— Интересно, кто заправляет всем этим?
— Трудно сказать. Но одну вещь папа разузнал: в Оксфорде никогда не было профессора Вивальди. Он не тот, за кого себя выдавал. Человек образованный, несомненно. Мне приходилось дважды играть с ним в шахматы — очень умен. Я считаюсь неплохим игроком, выше среднего, но в сравнении с ним я чувствовал себя новичком. Он упомянул как-то, что посещает шахматный клуб в Лондоне и является его членом. Можно предположить, что там он встречался с предателем из английской разведки. На подозрении некий Кларенс Мейкпис. Пока его не удалось поймать с поличным, но теперь им займутся серьезнее.
— Вивальди не было весь день, — сказала я. — Нет сомнений, что он занимался разнюхиванием данных о наших войсках.
— Согласен. Это дает мне шанс поймать его. Парадная дверь хлопнула, появился Шарки.
— Никаких следов, — объявил он. — Бар Милкинса почти пуст. Милкинс утверждает, что ни один француз не появлялся. Их, видимо, подмазали, чтобы не мозолили глаза.
Алджернон пробормотал какое-то ругательство и стукнул кулаком по столу.
Шарки сделал ему замечание.
— Тс-с, Алджи, здесь дама, — сказал он и улыбнулся мне своей крокодильей улыбкой. Затем снова обратился к Алджернону. — Не падайте духом. Я завербовал всю округу, все щипачи и шаромыжники вылезут из кожи вон, чтобы получить обещанную плату, — сказал он, косясь исподлобья, не последует ли возражений. — Надеюсь, вы не пожалеете десять гиней. У кого появится информация, будет здесь тотчас же.
— Дешево даешь за такую службу.
— А кто такие шаромыжники и щипачи? — спросила я, не понимая жаргона.
— Да так, всякий темный люд, — ответил Алджернон неопределенно.
— Щипачи — это воры, — объяснил Шарки более доходчиво. Он употребил еще несколько названий, но я уже не стала уточнять их значение, поняв, что в целом они имели не более привлекательный смысл.
— Но почему все эти… люди должны приходить в мой дом? — поинтересовалась я.
— Я приказал им не распускать язык и вести себя уважительно по отношению к хозяйке, — ответил Шарки.
— Естественно, я их не выгоню, раз они помогают Анни, но кто может поручиться, что кто-то из них не работает на французов?
— Здесь железно. Они все патриоты, не хуже Джона Булля*(* Джон Булль — типичный средний англичанин), но им известно гораздо больше из того, что происходит в Лондоне, чем всем журналистам и политикам, вместе взятым, — ответил Шарки. — Они проводят на улице дни и ночи, и держат ушки на макушке, а глаза нараспашку. Им приходится проявлять бдительность, чтобы выжить. Если кто-то выселяется из дома — уж они-то знают об этом наверняка, для них это убежище на ночь, а может и кое-какая добыча. Клянусь, что квартира и магазин Лалондов уже очищены от лишних тряпок, лент и пуговиц, забытых хозяевами второпях. Сегодня там будут ночевать с полдюжины бродяг, там они устроят лагерь, пока кто-нибудь не займет помещение.