— Скажите, у вас можно купить столичные газеты? — спросила она.
— Конечно, сеньорита, почему же нет. Если желаете, я могу оставлять для вас каждый день, все три.
— Три, вы сказали?
— Ну да, все — вот вам, пожалуйста, — почтмейстер выложил газеты на прилавок. — «Ла Трибуна», «Эль Паис», «Патриа». Аргентинских мы здесь, к сожалению, не получаем.
Астрид подняла брови: в столице всего три газеты? В Монтевидео их выходит не меньше пятнадцати… шесть или семь вечерних, а утренних еще больше. Какая удивительная страна!
— Как продвигается работа вашей ученой экспедиции? — осведомился почтмейстер. — Мы все здесь очень гордимся, сеньорита, что нас посетили такие почтенные и знаменитые люди науки, и еще из самой Европы…
В голосе бедняги было столько самого искреннего почтения, что Астрид покраснела.
— Сеньор, вы очень любезны, — пробормотала она, — я непременно передам ваши доброжелательные слова… тем, к кому они могут относиться. Потому что сама я, видите ли, не имею к науке никакого отношения. Это крайне любезно с вашей стороны, благодарю вас…
В придачу к газетам она накупила еще кучу открыток с парагвайскими видами, плохо отпечатанных, в грубых, кричащих красках. Открытки были ей совершенно ни к чему, но она подумала, что этим доставит почтмейстеру удовольствие. За три недели, прожитых в Парагвае, она успела полюбить эту удивительную страну и этот еще более удивительный народ. Такой нищеты, как в Парагвае, Астрид не видела еще нигде и никогда; но здесь люди относились к ней как-то совершенно иначе, чем относятся к бедности жители более цивилизованных стран. Здесь она не принимала отталкивающих форм, не вызывала ни горечи, ни озлобления. Так, во всяком случае, это выглядело для постороннего наблюдателя…
Вскарабкавшись в джип, она помахала вышедшему ее проводить почтмейстеру и выехала на дорогу — грунтовую, кирпично-красного цвета, изрытую глубокими колеями. Пыли не было, утром прошел небольшой дождь. Как выяснилось, в Парагвай они попали в самое удачное время: осенью и в начале зимы здесь стоит мягкая, теплая и очень ровная погода. Летом, надо полагать, в этих субтропиках им пришлось бы несладко, — даже местные жители жалуются на ливни и невыносимую жару в январе-феврале…
А сейчас здесь было чудесно. В четырех километрах от почты начался лес диких апельсинов, — дорога вбежала в него, как в зеленый туннель. Впрочем, лес был не особенно густ, ничего похожего на южноамериканскую сельву, как ее обычно представляет себе европеец. Солнце пестрило красную дорогу, иногда по тонким ветвям проносился порыв легкого ветра, хорошо пахло свежестью и особым, терпким ароматом цитрусовых деревьев. Астрид совсем сбавила ход и теперь едва прикасалась к педали — только чтобы не заглох мотор. Джип лениво катился по дороге, поскрипывая и переваливаясь на рытвинах; это было похоже скорее на поездку в старом шарабане, чем на автомобильную езду. Обычно Астрид любила скорость, а сейчас именно такая неспешная езда по узкой лесной дороге доставляла ей особую, никогда не испытанную до сих пор радость. Все-таки удивительная страна, просто удивительная… Такая природа, и безлюдье, и полное отсутствие цивилизации — это же великолепно! И как сами парагвайцы этого не понимают? Асунсьон — единственная в мире столица, где нет ни канализации, ни водопровода; но это же прекрасно, где еще увидишь такое, чтобы в столичном отеле нужно было идти умываться в особую комнату, где тебя ждет служанка с тазом и кувшином воды, а ванну наполняют ведрами. И люди все такие ласковые, приветливые, добродушные…