Секретарь кивнул, поспешив, однако, уточнить:
— Также есть сведения, что какая-то группа лиц бродила по кварталу Альбаисин в окрестностях дома араба.
— Попытались выяснить, кто они?
— Мендоса, открыв свою принадлежность к Инквизиции, тут же спросил того, кто вроде бы был их главным. И столкнулся с каменным молчанием.
— Странно… Значит, еще кто-то, помимо нас, интересуется содержанием Скрижали? — Не питая никаких иллюзий относительно способности собеседника дать ответ, он продолжил: — Если это так, то их присутствие означает, что они, как и мы, хотят быть абсолютно уверенными, что больше нет ни малейшего шанса отыскать Скрижаль.
Великий Инквизитор вернулся в кресло, уткнулся лицом в ладони и надолго замолчал. Интересно, думал Альварес, он молится или ему нехорошо? Но при любом раскладе счел за благо сидеть тихо. Наконец Торквемада выпрямился. На лице его читалась полная растерянность.
— Кто? — внезапно вскричал он. — Кому известно о существовании Скрижали? Кому, кроме вас, — Альварес невольно дернулся, — каббалиста, состряпавшего фальшивое письмо Баруэля, сеньоры Виверо, Ее Величества и меня самого? — И опять, не дожидаясь ответа, повторил: — Кому еще? — Чуть помолчав, он едва слышно проговорил: — Совсем забыл… Эрнандо Талавера…
На физиономии секретаря отразилось сильнейшее изумление. Сердце бешено колотилось. Он в ужасе подумал, уж не питает ли Великий Инквизитор подозрений насчет него.
— Фра Талавера? — непослушными губами выговорил Альварес. — Но вы ведь не думаете, что он…
— Я ничего не думаю. И учитываю все. — Он сложил пальцы домиком. — Вы ведь помните наш с ним разговор. Когда я рассказал ему об этом деле, он сначала усомнился в его серьезности, а потом возражал против любых попыток завладеть Скрижалью.
— Отлично помню. Если память мне не изменяет, когда вы спросили, готов ли он лицезреть смерть христианства и Испании, он ответил…
— Знаю!
Торквемада так стиснул руки, что побелели костяшки пальцев.
— Эти его слова! Они преследовали меня по ночам! Преследовали меня, привязчивые, как чума! Он посмел заявить: «Нельзя любой ценой и до бесконечности поддерживать ересь лишь ради того, чтобы потешить гонор и тщеславие».
Инквизитор резко выпрямился. Им овладело лихорадочное состояние, с которым он и не пытался совладать. Его губы, искаженные усмешкой, дрожали.
— Тщеславие… Если защита веры против ереси, преграждение пути разрушительному влиянию науки и глашатаям софизма, желание сохранить и распространить единственный правильный из всех путь, путь, указанный в Священных Писаниях, — это тщеславие, то да: я — само тщеславие! — Замолчав, он дрожащим пальцем ткнул в секретаря: — Знаете, что такое тщеславие, фра Альварес? Это не что иное, как убежденность в том, что мы рождены для чего-то, что только мы можем совершить! — Он треснул кулаком по столу. — Понимаете, фра Альварес? ТОЛЬКО МЫ!