Крыльцо оказалось длинным и узким, оно пахло плесенью и землей, Сол различил темные силуэты пустых глиняных горшков, стоящих вдоль стеллажей у кирпичной стены дома. Внутренняя дверь, массивная, со вставленным в нее тонированным стеклом, с прекрасными резными краями панелей, была надежно заперта. Сол знал, что тут должно быть несколько замков. Он также не сомневался, что у старухи здесь установлена сигнальная система, но она почти наверняка внутренняя и не связана с полицейским участком.
А что, если полиция все-таки подсоединила эту систему к участку? Сол тряхнул головой и подошел к узким окнам, видневшимся между стеллажами. Ему удалось разглядеть белую громадину холодильника. Вдруг послышался отдаленный раскат грома; дождь с удвоенной силой застучал по крышам и живым изгородям. Сол принялся переставлять горшки, выстраивая их в пустых промежутках на полках; потом он отряхнул с рук чернозем и снял с подставки опустевший метровый стеллаж. Окна над грубо сделанной подставкой были закрыты на задвижку изнутри. Сол на секунду замер, упершись пальцами в стекло, и, выбрав самый большой и самый тяжелый из глиняных горшков, ударил им по окну.
Звон разбитого стекла показался Солу ужасно громким, громче, чем раскаты грома, последовавшие сразу за вращающимися отражениями молний, которые превратили неразбитые стекла окна в зеркала. Он замахнулся вновь и разнес бородатый силуэт собственного отражения, а заодно и вертикальную перегородку окна, осторожно вытащил торчащие осколки стекла и попытался во тьме нашарить задвижку. От внезапной детской мысли, что его могут схватить за руку, у него похолодела спина. Он нащупал цепочку и потянул. Окно раскрылось наружу. Протиснувшись в него, Сол ступил на пластик и осколки стекла, потом тяжело спрыгнул на пол кухни.
В старом доме все время раздавались какие-то звуки. Сразу за окнами по водостоку струилась дождевая вода. В холодильнике тоже что-то гудело, причем с таким буханьем, что у Сола душа ушла в пятки. Он отметил про себя, что электричество не отключено. Откуда-то донесся слабый скребущий звук, словно по стеклу скребли ногтем.
Из кухни в другие помещения вели три двери. Сол выбрал ту, что оказалась прямо перед ним, и вышел в длинный коридор. Даже в тусклом свете он различил то место в нескольких шагах от двери в кухню, где темный, натертый до блеска паркет был разбит в щепки. У подножия широкой лестницы он остановился, почти уверенный, что найдет там обведенные мелом силуэты тел на полу, как в американских детективах, которые он так любил смотреть. Но ничего подобного не было видно — только большое пятно на паркете возле нижней ступеньки. Сол заглянул в другой, более короткий коридор, ведущий в прихожую, а затем перешел в большую, но чересчур заставленную старинной мебелью комнату. Похоже, это была гостиная. Свет пробивался сюда сквозь панели цветного стекла в верхней части широкого эркера. Стрелки часов на каминной полке показывали застывшее время — 3.26. Тяжелая мебель в чехлах и высокие шкафы, набитые хрусталем и фарфором, казалось, вобрали в себя весь кислород. Нечем было дышать. Сол расстегнул ворот рубашки и быстро осмотрел гостиную. В помещении стоял затхлый запах: мастики, талька, и еще тут попросту воняло гниющим мясом. Сол содрогнулся, вспомнив свою древнюю тетушку Дануту и ее маленькую квартирку в Кракове. Дануте стукнуло сто три, когда она умерла.