Кэли Джон толкнул заднюю дверь, старую, как ее называли, — она распахивалась прямо в общую гостиную — и увидел спину своей сестры, которая что-то говорила. Пиа, как всегда босиком, сидела в углу и чистила картошку.
Матильда, конечно же, слышала, как он подъехал, слышала машину, видела облако пыли, но она не спешила оборачиваться; взглянула на него и спросила, почти не разжимая губ:
— Хорошо доехал?
Затем, после паузы, во время которой она набрала в легкие воздуху, отважилась произнести:
— Он приезжал…
Кэли Джон обедал в такой тишине, что она казалась абсолютной.
Напротив него ела сестра; время от времени она поднималась из-за стола и подавала ему то-то, то-се, точь-в-точь как делала их мать для мужа и своих детей. В глубине, за кухней, был чулан, и Джон со своего места видел через приотворенную дверь тощие красно-коричневые ноги Пиа, которая тоже обедала, читая обрывок какого-то иллюстрированного еженедельника. Она первая зажгла свет на своей половине. Матильда тоже включила электричество, и именно в этот момент взгляд Джона упал на старые керосиновые лампы, которые все еще украшали этажерку.
Он чуть было не спросил, и, наверное, это прозвучало бы естественно:
«В каком году нам провели электричество? «
Он предпочел не задавать этого вопроса, считая, что фраза будет слишком банальна после той, что была произнесена его сестрой. Тем не менее он стал отыскивать эту дату в памяти, а это доказывало, что он не потерял своего естественного спокойствия. Это произошло как раз после отъезда другого, между 1925-м и 1930 годом, тогда рядом с ранчо протянули линию передач тока высокой частоты, и у Джона были сложности с трансформатором, в частности, он вспомнил, что несколько раз ему пришлось из-за этого ездить в Феникс.
Так что лампы, освещавшие комнату, в каком-то смысле не были никак «запачканы» — они появились уже после Энди. Джон с симпатией взглянул на них, потом, как это уже было утром, но с большим равнодушием, остановил взгляд на каминных чашках. Матильда должна была удивляться, видя его в таком состоянии. Обед прошел в мирном спокойствии, что заставляло думать о тягостных летних днях. Потом, пока сестра и Пиа мыли посуду, он отправился к себе в комнату за трубкой, которую изредка курил, устроился в своем кресле и принялся читать тусонскую газету. Как только служанка ушла спать и Матильда уселась у себя в уголке — у каждого был свой уголок и у другого когда-то тоже, — он положил газету на столик, выпустил клуб дыма и произнес самым естественным образом:
— Рассказывай.