— Остановись где сможешь…
На этой единственной улице было нелегко припарковаться, и Майлзу Дженкинсу потребовалось на это некоторое время.
Кэли Джон решил идти пешком, потому что, когда они проезжали по улице на машине, он обнаружил одну лавочку с двумя витринами, внутри нее было темно, а на пороге восседал индеец, куривший трубку.
Стекла были пыльными, и пыль была красной, слой ее лежал повсюду.
Дверь в лавку была приоткрыта, а через нее тянуло едва уловимым запахом сигар и табака. Здесь также продавали почтовые открытки, сувениры, дешевую кожу.
Кэли Джону показалось, что за ним следили из глубины лавки, и он предпочел сразу же войти внутрь. За прилавком стоял человек, лицо которого было почти скрыто сивой и очень густой бородой. Те, кого Кэли Джон встретил на улице, тоже носили бороды, и он вспомнил, что через месяц праздники, к которым все мужское население города должно было отрастить бороды, как во времена пионеров Дикого Запада.
Они не сразу узнали друг друга. Мужчина за прилавком выжидал, понимая, что его посетитель пришел не затем, чтобы купить у него сигары.
Он ждал, чувствуя себя не в своей тарелке, потом прокашлялся и водрузил на нос пенсне, которое вытащил из кармана.
— Алой»?
— Да, это я… А вы, вы не… Черт возьми? Да это мистер Эване!
Он снова закашлялся. У него всю жизнь что-то болело. Может быть, что-то с легкими?
— И давно… вы здесь? — спросил Джон.
Некогда он разговаривал с ним более фамильярно, но эта непринужденность разговора возвращалась не сразу.
— Дет десять… Хвастаться нечем, маленькое торговое дело, благодаря которому я могу держаться на плаву.
— А раньше?
Риалес неопределенно махнул рукой, что должно было означать, что Соединенные Штаты велики.
— Проехал с Севера на Юг, мистер Эваве… Даже был женат.
— Я знаю, у вас сын в Тусоне.
— Вы с ним говорили?
Кэли Джон не сказал ни да, ни нет, и собеседник его продолжил:
— У меня еще дочь замужем за врачом во Флориде.
Он меня сюда и определил. Уже десять лет прошло, никому мои старые кости и даром не нужны…
Он говорил, чтобы говорить, это чувствовалось, он держался оборонительной позиции, избегал спрашивать, что нового известно об Энди Спенсере.
— Не кажется ли вам, Алоиз, что мы могли бы поговорить более откровенно?
Кэли Джон был не из тех, кто долго хитрит. Это его утомляло. Точнее, ему становилось противно, как боксеру перед лицом убегающего противника.
— Поговорить о чем?
— Например, о том, что произошло когда-то на ранчо «Кобыла потерялась».
— Не донимаю, что вы имеете в виду, мистер Эванс?
Раньше он так не лукавил. Конечно, открытого взгляда у него никогда не было, но он не производил впечатления человека, который пытается проскользнуть у вас между пальцами, как это было теперь.