– А может быть, он пустой?
– Кто?
– Бронепоезд...
– Может быть.
– Начинили паровоз толом и разогнали.
– Господи, помилуй. Что делать-то? Он ведь прямо на нас прет.
– А вы думали, он к бабушке на чай заедет?!
– Ей-ей, пустой!
– Почему?
– Не свистит, не сигналит, на психику гудком не давит.
– Он скоростью давит на психику.
Никита замер у приборов и, когда Пахом решил было выглянуть в смотровое окно, одернул:
– Не егози!
– А скоро?
– Узнаешь, когда надо будет. Зачем зря смотреть?
– Где они, хотел поглядеть.
– Рядом.
– А ты почем знаешь?
– Знаю.
– Никит...
– Чего?
– Ты меня прости, если я над тобой маленько надсмехался при бойцах.
– Не пой, не на клиросе. Тут кто кого пережмет. А пережмет тот, кто не будет выглядывать. Я вон и то боюсь.
– Серьезно?
– А ты как думал...
– Испаримся мы с тобой, будто ангелы.
– Давай лопату, я покидаю.
– Хрен с ним, айда поглядим?
– Пока не моги.
– А когда?
– Скажу, не бойся. Пока песни ори, с песней ничего не страшно.
– Они ошалели, эти красные идиоты, – говорит офицер машинисту. – Мы сейчас столкнемся.
– Не сейчас, но скоро.
– Пора выпрыгивать?
– Здесь не спрыгнешь.
Дежурный офицер смотрит в окошко: бронепоезд несется по высокой насыпи, прыгать вниз, на валуны, – значит неминуемо разбиться насмерть.
– Стоп! – кричит офицер. – Стоп! Полный назад!
– Стоп! – орет машинист помощнику. – Стоп, мать твою! Стоп, а не вперед! Сплющимся ж, дура!
– А-а-а! – кричит кочегар, бросает лопату и, схватившись за голову, начинает прыгать, приседать и натяжно, длинно выть. – Пустите, прыгну! Пустите, Христа за ради!
– Стоп! – кричит офицер, еще раз выглянувший в окно. – Стоп! Стоп! Стоп! Стоп!!!
– Итак, – докладывает дежурный адъютант, – наш бронепоезд ворвался на станцию Волочаевскую, оттеснив белый бронепоезд.
– И тем не менее, – сухим, надтреснутым голосом говорит Гржимальский, – я просил бы не начинать штурма.
– Почему? – спрашивает Постышев.
– Я имею в виду наш разговор с главкомом о мирном предложении Молчанову.
– Кого вам жаль из тех, кому предстоит сражаться, – белых или красных? – с ехидцей спрашивает кто-то из командиров.
– Мне жаль русских, – сухо отвечает Гржимальский.
Минутное молчание.
– Что вы предлагаете? – спрашивает Постышев.
– Послать к Молчанову парламентера с предложением мира.
– Вы согласитесь пойти?
– Нет.
– Отчего?
– Я не боюсь смерти, которая ждет меня у них как изменника родины, – Гржимальский кривит губы. – Я боюсь бесцельности моего визита. Меня расстреляют как отступника, вам не ответят, а вы – гордецы, другого не пошлете... Поверьте, я не становлюсь сентиментальным, что обычно происходит в старости с боевыми генералами, просто мне жаль русских.