А Реклознатец попал в первые ученики колдуну, что пришел на смену прежнего — любителя попариться. Кари Мякиталло обучил его всему, что знал сам, и, видя, что большего дать не сможет, в то время как юноша заслуживал большего, убедил его стать странствующим колдуном. Тогда вот и начались долгие дороги Реклознатца по северной стороне от Промозглого Камня до Великой Соленой Воды. Он заходил к восточным отрогам гор, поднимался по Хойре к самому ее корню, зрел, как солнце встает из Соленой Воды, и видел, как оно же опускается за нерушимую стену Камня. Он жег ночные огни на плоских вершинах мякшинских холмов, брел со слегою и без по узким, неверным болотным стежкам, ходил с овечьими отарами на склонах Камня и с оленьими стадами по ровному, как стол, Снежному Полю. Он обрел многое. Он научился говорить с растениями и всякой живой тварью так, что ворон нес в клюве по его наказу веревку на другой берег реки, а орел — привязанный к лапе берестяной свиток за многие версты. Гадюка не только уходила в кусты по его слову, но лежала смирно и грелась у него под боком на ночном привале. Он понимал, о чем беседуют деревья, а густой ольшаник распахивал свои ветви, давая ему пройти. Он искал и отыскивал, а иной раз и воссоздавал сам по услышанному стародавние первослова — рекла всего земного, и сама земля, камни и вода внимали ему, как вечор неуступчивая Смолинка, которая на деле была вовсе не Смолинка, а… и старик выговорил длиннющее слово. Имя это Мирко никогда более не мог повторить, помнил только, что в нем звучали невнятные обычному слуху натянутые тугие струи реки, и вся протяженность ее от выбегающего из болотного мха ручейка до самого слияния с великой Хойрой, и блестящая чернота воды. Множество давних преданий, заклинаний и языков изучил старик, и вот уже другие колдуны перенимали эту науку у него, когда видели, как уверенно и достойно беседует он с могучими духами.
Но какую бы большую силу ни обрел в слове Реклознатец, все равно неизмеримо больше оставалось ему непонятным, странным и недоступным. Молчало, к примеру, для него небо, неизъясним оставался воздух, закрытой была стихия огня.
Множество загадок таили и ушедшие седые годы. Он встречал лики безымянных богов, немые письмена, имена, разнятые с плотью, которой они были даны, и символы, которые, когда-то встретившись со словом в пустынном времени, ныне опять надолго, если не бесповоротно, разошлись. Да, действительно, в верховьях Хойры, меж неприступным там Камнем и плоскогорьем, в которое переходили Мякищи, жил древний народ пастухов. Люди эти не были ни колдунами, ни волшебниками. Они никого не принимали к себе и сами никуда не стремились, говорили на каком-то непонятном языке, вышивали или вырисовывали на одежде буквицы, значения коих не ведали сами. Их души были стары настолько, что ни единого события своей истории не могли они припомнить, и только смотрели непонимающе на Реклознатца: чего добивается от них этот странный чужеземец?