– Только бы не дождь, – сказал Листов.
Но это был дождь, и какой! Сначала косыми тенями метался за окнами ливень, потом ровное сито воды зарядило до самой темноты. Ехать было немыслимо, дорогу, конечно же, развезло.
– Не вышла у нас поездка, поручик, – сказал Листов. – Ни ваше курьерство, ни мои дела. Ладно, перестанет дождь, не перестанет, к утру поедем хоть верхами. Пусть лошади сил набираются. Раньше утра вам до Ростопчина все равно не добраться.
Вечером Дашка убежала домой. Листов нашел ей старых пряников, а в кладовой банку варенья.
– Как думаете, Берестов, – спросил он меня, – дойдут сюда французы?
– Это сражение решит, – ответил я.
– А многих из нас тогда уже не будет, – сказал он.
Часы заиграли знакомую мелодию, а потом стали бить полночь. В неровном свете огарка мы пили чай.
– Вы что-нибудь слышали о моей истории? – спросил Листов.
– Как будто бы нет, – ответил я.
– Не слышали, так услышите. – Листов встал и подошел к окну. – Я не знаю ни одного мелкого события из жизни офицера, о котором так и эдак не переврали бы на балах, вечеринках и биваках. Есть знатоки, которые даже в атаке, из седла успевают пересказать друг другу сплетни.
Он помолчал.
– Я чувствую к вам доверие, Берестов… Возможно, потому, что мы вместе переходили Ботнический залив. Помните, какие жестокие были дни? Сколько обмороженных. Вы у Кульнева в авангарде шли? А я с Тучковым. Между прочим, офицер, который вам Белку продал, моим приятелем был. Он мне о вас рассказывал. Жалко его, убит под Гриссельгамом.
Помедлив, он спросил:
– Вы, кажется, потом за границей были? По крайней мере, так говорили.
– Я вижу, в армии действительно обо всем говорят, – сказал я уклончиво.
– Во всяком случае, обо мне достаточно. И странно, что вы еще не слыхали, хотя, по сути, никого, кроме меня и еще двух лиц, это не касается… Вы помните, я говорил, что меня здесь ждут?
– Ваша матушка?
– И матушка. Но с матушкой какие секреты… Ее как раз я собирался с обозом отправить под Ярославль или в Пензу, к родственникам. Девушка меня тут ожидала, невеста. Я, знаете ли, Берестов, решил с ней в Москве повенчаться. Для того и рвался из армии.
– В этом состоит дело, о котором вы просили не упоминать?
– Да, в этом. Только если до вас действительно не дошли армейские сплетни, то и объяснять мне нечего. Просто женюсь, и все.
Больше он не рассказывал, а я расспрашивать не стал.
Я вышел на крыльцо. Меня охватили темнота и горьковатый запах мокрого сада. Шумела листва, слышался шлепот дождя, и ветви постукивали по крыше.
За мной вышел Листов.
– Поручик, – сказал он, – вы, наверное, чувствуете, что я все время недоговариваю…