Тартаковский. Считать нет нужды. Здесь точно, как в аптеке.
Беня. Деньги любят, чтоб их считали. Зачем обижать?
Он заработал умело, как профессиональный счетовод, ловко хрустя новенькими купюрами. Боярский и сват, под большим впечатлением, не могут оторвать возбужденных глаз от движений его пальцев и в такт каждому движению кивают головами.
И вдруг Бенины пальцы дрогнули и застыли. Он поднял от денег глаза. На верхней ступени лестницы появилось видение: прелестное юное существо с распущенными на ночь длинными волосами и в ночной сорочке.
Глаза Бени раскрыты так, что есть опасность вывалить из орбит. Усы ощетинились. Он в состоянии крайнего возбуждения.
Девушка спросила что-то по-французски, и ее голосок прозвучал как колокольчик.
Тартаковский. У нас гости, солнышко.
Перехватив ее взгляд, устремленный за окно на мечущиеся факелы, он выдавил улыбку.
Тартаковский. Там тоже гости. У нас много гостей. Они веселятся в парке.
Тартаковская. Вернись в постель, сладкая моя. Здесь дует. Не дай Бог простудишься.
Видение исчезло, оставив Беню окаменевшим столбом.
Тартаковская. Это наша дочь. Недавно вернулась из Швейцарии, где она училась в пансионе.
Беня(бормочет). Швейцария… пансион… дочь…
Внезапным мановением руки он оттолкнул от себя все пачки денег.
Беня. Возьмите ваши деньги, мосье Тартаковский. И ваших коров тоже.
Тартаковский, не чуя подвоха, обеими руками сгреб пачки к себе.
Тартаковский. Беня, у тебя сердце ангела.
Тартаковская. Вы — джентльмен, каких в Одессе больше не осталось!
Ее пышная грудь заколыхалась над Беней, и мадам Тартаковская запечатлела горячий поцелуй Бене в темечко.
Беня(тихо и медленно). Слушайте сюда, мама и папа. Сегодня поворотный день в моей жизни: я встретил свою судьбу. Я прошу руки вашей дочери.
Чету Тартаковских хватил легкий удар.
Он налился кровью, она побледнела, как мел.
Беня вскочил с места и сказал такую речь, какой Одесса не помнит со дня ее основания герцогом Ришелье.
Беня. Тартаковский, слушайте меня внимательно. Беня говорит мало, но говорит смачно. Когда вы умрете… скажем, через сто лет, я похороню вас на главном еврейском кладбище, прямо за входными воротами. Я поставлю вам памятник из розового мрамора. Я откажусь от профессии и войду в ваше дело как партнер. У нас будет двести коров, четыреста ведер молока в день. Я истреблю всех торговцев молоком… Кроме вас. Ни один вор не пройдет по улице, где вы соизволите проживать. И все ваши конкуренты будут целовать следы ваших ног.
Итак, мосье Тартаковский. Я жду вашего ответа, как ждет подсудимый приговора: пожизненное заключение или смертная казнь. И, пожалуйста, не забывайте, что и вы в юности не были святым. Кто подделал завещание, а?