В келье было темно, всего одна высокая свеча горела на столе. Джулиана смотрела на каменные стены, окружающие ее, на резкие дрожащие тени, отбрасываемые на них колеблющимся огоньком свечи. Она думала о том, что если впечатление, которое у нее сложилось о настоятеле, хотя бы приблизительно соответствует действительности, то ей предстоит провести в замке Фортэм гораздо менее приятные дни, чем она себе представляла. И так уже плохо, что ее отправили назад к матери. Но теперь ей еще придется мириться с присутствием властного священника и сумасшедшего шута.
Ей стало интересно, не столкнулся ли уже аббат с Николасом, и если да, то кто из них оказался победителем?
Если ей повезет, то последний день пути она проведет вдали от болтовни мастера Николаса, а если повезет очень, то, еще не доезжая замка Фортэм, ее поразит молния. Тогда ей уже не надо будет беспокоиться о встрече с матерью, которую она когда-то любила больше всех на свете.
Джулиана не думала, что будет спать этой ночью. Но сон в конце концов одолел ее, и она крепко заснула, пока ужасный звук не вырвал ее из объятий морфея и не бросил в реальность ночной тьмы. Через мгновение звук повторился — протяжный вопль, словно кричала обреченная на вечные муки душа нераскаявшегося грешника. Джулиана вскочила с кровати, распахнула тяжелую дубовую дверь и выглянула в полумрак узкого каменного коридора в поисках несчастного истязаемого создания.
Каменный пол показался ей ледяным под ее босыми ступнями. По звуку, раздавшемуся снова, можно было подумать, что какую-то бедняжку просто разрывают на куски. Джулиана бросилась на этот вопль, не думая о своей собственной безопасности или о своем более чем неприличном виде.
Крики раздавались из маленькой часовни в конце коридора, но, когда Джулиана достигла закрытых тяжелых дубовых дверей, звук резко оборвался, и наступившая вдруг оглушающая тишина показалась ей еще страшнее, чем вопли, полные ужаса.
Джулиана не колебалась ни минуты. Тяжелое железное кольцо обожгло холодом ее руки, но петли на массивных дверях оказались хорошо смазаны, и двери открылись при небольшом усилии, явив перед ней живописную картину.
Кричал, оказывается, хорошенький, женственного вида монашек, который теперь тихо всхлипывал, сотрясаемый беззвучными рыданиями. Вид Джулианы в ее ночной рубашке, похоже, оказался последней каплей, так как он поспешно закрыл лицо руками и бросился вон из часовни. Пробегая мимо, он шарахнулся от Джулианы как от чумной.
Брат Бэрт тоже был здесь, его обычно умиротворенное круглое лицо сейчас выражало беспокойство, и неудивительно. Посередине часовни стоял Николас Стрэнджфеллоу — абсолютно голый.