— Теперь вам надо ее зашить, — тихо сказал он ей. Одри, торопясь, достала единственную имевшуюся в приюте иголку и прочную белую нитку, провела иголку через пламя, как раньше делал с ножом генерал, и дрожащей рукой принялась зашивать разрез. Ничего труднее этого ей не приходилось делать в жизни.
Слезы жгли Одри глаза и затрудняли работу. Наконец дело было сделано. Одри осторожно обмыла Лин Вей чистой тряпицей, намоченной в прохладной воде, обтерла ее всю с ног до головы и хорошенько укутала в теплые одеяла. А генерал стоял и, как родную, держал на руках заснувшую девочку. Они и не вспомнили, что она наполовину японка. Какая разница? Это было их общее дитя, новая жизнь, которую они спасли общими отчаянными усилиями.
— Вы молодец, — похвалил генерал Одри, склонившуюся над Лин Вей, которая не приходила в сознание.
Лицо роженицы приняло сероватый, землистый оттенок.
— Она такая бледная. — Одри вопросительно, встревоженно заглянула ему в глаза.
— Она потеряла очень много крови.
И он, раненный в плечо, тоже потерял немало крови. Но он мужчина и привык проливать свою и чужую кровь. Женщина в родах — совсем другое. Его брат, поведал генерал Одри, потерял таким образом двух жен, но зато у него два сына.
— Она поправится? — чуть слышно спросила Одри. Свеча зачадила и погасла. В окно уже просочился свет утра и обозначил лицо роженицы.
— Не знаю. — Он перевел взгляд на малютку. — Ей нужно молоко, раз она не может получить грудь матери.
В дверь опять заглянула Синь Ю, Одри велела, чтобы она отправила кого-нибудь из детей постарше подоить корову. Но генерал Чанг сказал, что лучше подойдет козье молоко. Одри распорядилась, чтобы принесли и того и другого, потом растерянно оглянулась на генерала: как кормить младенца? откуда взять соску? Помог счастливый случай, вернее, просто настоящее чудо — отыскалась кожаная перчатка, принадлежавшая одной из монахинь, перчатку отнесли на кухню, прокипятили хорошенько, а потом налили в нее козье молоко, иглой проткнули палец, девочка с удовольствием насосалась и сладко уснула.
Лин Вей все не приходила в себя. Теперь, глядя на нее в дневном свете, Одри вдруг поняла, что бедняжка не переживет мучений, выпавших на ее долю при рождении ребенка. Генерал с наступлением дня спустился обратно в погреб. Уходить ему сегодня было уже поздно, и все равно о его присутствии знала одна только Синь Ю. Вечером он поднялся к ним снова. Одри была по-прежнему на посту, каждые два-три часа кормила девочку и ухаживала за Лин Вей, которая по-прежнему лежала неподвижно и едва дышала. В эту ночь младенца держал на руках и кормил из перчатки-соски генерал Чанг, а Одри сидела, обняв Лин Вей, и не сводила глаз с ее лица, покуда та не испустила слабый вздох и тихо не скончалась прямо у нее на руках.