Она уже говорила, что мотается туда-сюда на автобусе, и это его очень беспокоило: она такая юная и хорошенькая, мало ли что может случиться.
— Спасибо за все, мистер Уинслоу.
— Гаррисон, — он улыбнулся ей и стал точно как Гарри, когда тот улыбался, не такой озорной, правда, но что-то похожее в нем было тоже. — До встречи. А сейчас отдохните немного.
Он помахал ей, и машина отъехала. Тана поднималась по ступенькам, размышляя обо всем, что было сказано. Как порой несправедлива жизнь! Она заснула, думая о Гаррисоне… о Гарри… о Вьетнаме… и о женщине, убившей себя, и в Танином сне у этой женщины не было лица, а когда она проснулась, в крошечной комнатке было темно, и она резко села и долго не могла успокоить дыхание. Тана взглянула на часы: девять — и подумала, как там Гарри. Она спустилась к телефону-автомату и позвонила. Оказалось, что жар спал, Гарри некоторое время бодрствовал, а теперь опять задремал, но не стал ложиться в постель. Ему еще не давали снотворного и, наверное, пока не будут давать. Вдруг, услышав доносящиеся с улицы колядки, Тана вспомнила, что сейчас Рождество, а Гарри один и нуждается в ней. Она быстро приняла душ и решила нарядиться для него. Надела красивое белое вязаное платье, туфли на высоких каблуках и красное пальто, повязала шарф, который не носила с прошлой зимы, когда была в Нью-Йорке, и думала, что здесь он ей не пригодится. Но почему-то все было таким рождественским, и она решила, что ему это будет важно. Она слегка надушилась, провела щеткой по волосам и поехала на автобусе в город, опять думая о его отце. К больнице, погруженной в праздничный сон, она подъехала в пол-одиннадцатого. На деревьях мигали лампочки, тут и там стояли пластиковые Санта-Клаусы. Но особенно праздничного настроения не чувствовалось, слишком много здесь было горя и безнадежности.
Подойдя к палате Гарри, она тихонько постучала и на цыпочках вошла, ожидая застать его спящим, но он лежал, уставившись в стену, в глазах его блестели слезы. Увидев ее, он вздрогнул и даже не улыбнулся.
— Я умираю, правда?
Она была потрясена его словами, тоном и этим безжизненным взором и, внезапно нахмурившись, подошла к кровати.
— Нет, если, конечно, ты этого не хочешь. — Приходилось быть с ним резкой. — Многое зависит от тебя.
Она стояла очень близко, глядя ему в глаза, а он не пытался взять ее за руку.
— Глупо так говорить. Не моя была идея получить пулю в задницу.
— Конечно, твоя.
Голос ее звучал бесстрастно, и на какой-то момент он почувствовал раздражение:
— И что, черт возьми, это, по-твоему, значит?