Этим летом ей нравилось одиночество. Хотя она и любила Аверил и Гарри, но учеба требовала такого напряжения, что было просто приятно побыть одной. К тому же с Гарри она постоянно спорила о политике. Он продолжал поддерживать вьетнамскую войну, а она, лишь только разговор касался этой темы, приходила в неистовство, и Аверил всеми силами старалась сохранить мир и спокойствие. Но Тана и Гарри слишком хорошо узнали друг друга за шесть лет, чтобы расшаркиваться и подбирать выражения; они частенько заставляли Аверил передергиваться, хотя Гарри в разговоре с ней не позволял себе ни одного грубого слова. Не говоря уж об Аверил, которая была гораздо нежнее Таны. В свои двадцать четыре года Тана, давно предоставленная сама себе, была властна и бесстрашна, непоколебима в своих убеждениях. Она ходила большими уверенными шагами и ни перед кем не отводила глаз. Она была любопытна, точно знала, что думает, и никому не боялась высказать свои мысли. Иногда у нее бывали неприятности из-за этого, но она не слишком волновалась. Напротив, ей нравились подобные обсуждения. И, записываясь на следующий курс — последний год, слава богу, с усмешкой подумала Тана про себя, — она оказалась вовлеченной в длинную беседу в кафетерии. Восемь или девять человек горячо рассуждали о Вьетнаме, как обычно, и она с присущей ей решительностью ввязалась в разговор. Этот предмет занимал ее сильнее всего — из-за Гарри, конечно. Неважно, как он себя чувствует, у нее есть собственное мнение, да и Гарри сейчас нет рядом.
Он где-то болтался с Аверил, наверное, обмениваясь страстными поцелуями перед занятиями, как Тана часто его дразнила. Эта парочка, казалось, почти все время проводила в постели, испытывая «изобретательность» Гарри, с чем, очевидно, он легко справлялся.
Вот и в этот день Тана увлеклась идеологическим спором о Вьетнаме и совсем не думала о Гарри. Ее изрядно удивило, что у сидящего рядом человека куда более радикальные взгляды. Она внимательно оглядела его: густая черная грива, почти агрессивно спадающая тугими кольцами, яркая рубашка, джинсы, сандалии, будто наэлектризованные синие глаза и улыбка, которая проникла в самую глубь ее души. Когда он встал, все мышцы его, казалось, пришли в движение под кожей, все в нем дышало странной животной чувственностью. У Таны возникло почти непреодолимое желание дотронуться до его руки, которая была так близко.
— Вы где-то рядом живете? — Она покачала головой. — Мне кажется, я вас здесь раньше не видел.
— Обычно я болтаюсь в библиотеке. Третий год на юридическом.