— Они убили Дика… в Страстную субботу… они убили его, Тэн!.. Ему было пятнадцать лет… они его повесили. — Тане чуть не сделалось плохо. Этого не может быть! Такого еще не бывало с теми людьми, кого она знала, — ни с черными, ни с кем другим. Однако она видела по лицу Шарон, что это правда. Вечером того дня ей позвонил Гарри, и она со слезами рассказала ему об этом.
— О боже! Я что-то такое слышал в университете. Говорили, что убит сын видного негра, но я не врубился… Так это был брат Шарон, еще совсем мальчик…
— Да. — На сердце у Таны лежала свинцовая тяжесть. Когда через несколько дней позвонила Джин, она сразу уловила ее настроение.
— Что случилось, солнышко? Ты поссорилась с Гарри? — Мать теперь избрала новую тактику, делая вид, что у дочери с ним роман. Она надеялась навести Тану на эту мысль, но та нетерпеливо ее оборвала:
— Умер брат моей подруги по комнате.
— Какая страшная потеря! — ужаснулась Джин. — Несчастный случай?
Тана помолчала, обдумывая, что ей можно ответить: «Нет, мам, его повесили… Ты знаешь, он был черный». Вместо этого она сказала:
— Вроде того. — Собственно говоря, смерть всегда несчастный случай. Разве ее кто-нибудь ждет?
— Передай ей мои соболезнования. Это та самая подруга, у которой ты гостила в День Благодарения?
— Да. — Голос Таны звучал еле слышно.
— Какой ужас!
Тана была не в состоянии продолжать этот разговор.
— Мне надо идти, мам.
— Позвони мне через несколько дней.
— Постараюсь. — Она нажала на рычаг и повесила трубку. Ей ни с кем не хотелось говорить, однако с Шарон они снова проговорили допоздна.
Жизнь подруги теперь кардинально изменилась. Она даже вошла в контакт с местным темнокожим священником и начала помогать ему организовывать акции ненасильственного протеста в выходные дни, оставшиеся до наступления лета.
— Ты уверена, что тебе надо это делать, Шар? Та сердито на нее посмотрела.
— А разве у меня есть выбор? Я этого не думаю. — Теперь ее душа была охвачена гневом, который нельзя сдержать; в ее крови полыхал пожар, который не могла затушить никакая любовь. Убили мальчика, с которым она вместе росла. — Дик был такой живчик, как веретено. — Она улыбнулась сквозь слезы. Подруги лежали в темноте и разговаривали. — Он был очень похож на маму, и вот…
Шарон еле сдерживала рыдания, и Тана села к ней на кровать. Так продолжалось каждую ночь: Шарон не переставая говорила о маршах протеста где-то на Юге, о «живых цепочках» в их городе, о докторе Мартине Лютере Кинге; она будто помешалась на этом.
К началу семестровых экзаменов Шарон ударилась в панику: материал оказался основательно запущен, и немудрено: она почти совсем не занималась. Шарон была способная девушка, но теперь она боялась, что провалится. Тана помогала ей, как могла: давала свои конспекты, подчеркивала нужные места в книгах, но надежды все равно было мало. Между тем голова Шарон была занята другим: она готовила акцию протеста, которую предполагалось провести в Йолане на будущей неделе. Горожане уже дважды жаловались на нее декану, но, учитывая заслуги ее отца, тот ограничивался внушением. Он понимает ее состояние после… э… после «печального случая» с ее братом, но тем не менее надо держать себя в рамках. Одним словом, он не желает, чтобы она сеяла смуту в городе.