— Ты, наверное, мне не поверишь, — сказала она, — но этот дом построили индейцы и местные плотники. Правда, тот француз — его звали Франсуа де Пеллерен — показывал им буквально каждую мелочь и учил, как связывать бревна, как подводить фундамент и обрабатывать швы. Вот почему дом выглядит так, как будто его целиком, не разбирая, привезли из Европы.
Стоило ему только перешагнуть порог, как Чарли почувствовал себя словно в другом мире. Снаружи шале казалось не особенно большим, но потолки здесь были на удивление высокими, а комнаты — просторными и светлыми благодаря высоким французским окнам, ведущим на открытую веранду, опоясывавшую шале со всех сторон. В каждой комнате имелся мраморный очаг со сложенными внутри поленьями; паркетный пол был набран из дубовых плашек, так плотно пригнанных друг к другу; что между ними не оставалось никаких щелей; на полах лежали ковры, а по стенам были развешаны картины в золоченых рамах.
Чарли не нужно было даже закрывать глаза, чтобы представить себе толпу элегантных джентльменов и леди в шуршащих кринолинах, которые когда-то заполняли гостиные и скользили по навощенному паркету в стремительном вальсе или кадрили. Солнце, цветы, музыка — вот о чем Чарли хотелось думать сейчас, и он почти забыл, что на дворе стоит декабрь и за стенами завывает вьюга. На мгновение он как будто вернулся в прошлое, и ему захотелось остаться там навсегда, чтобы, сидя у очага, без конца любоваться красотой дома, совершенством его пропорциональных комнат и изысканностью их убранства. Еще нигде и никогда Чарли не испытывал ничего подобного. Этот дом рождал в нем желание пробыть здесь как можно дольше, и вместе с тем он был так похож на мираж, что Чарли мог только глазеть по сторонам, торопясь насладиться всеми деталями интерьера, пока они не растаяли в пустоте.
Все здесь было совершенно, как на картинах мастеров Возрождения. Даже краски на стенах были тонко подобраны, в соответствии с назначением каждой конкретной комнаты. Например, стены столовой были маслянисто-желтыми, как солнце; в гостиной краски были спокойными, точно цветы на тенистом лугу, а крошечная комнатка, которая, очевидно, когда-то служила будуаром таинственной и загадочной Саре Фергюссон, была голубовато-серой, словно теплые летние сумерки.
Такой красоты Чарли еще никогда в Жизни не видел — он даже не думал, что такое возможно, — однако, несмотря на все это, ему почему-то было очень легко представить себе людей, которые здесь когда-то жили: настоящих людей, из плоти и крови, которые знали и горе, и счастье, и любовь.