Самолет совершил мягкую посадку в аэропорту Дж. Кеннеди. Беттина безжизненно смотрела в окно автобуса, катившего к зданию аэровокзала. В больнице она провела неделю и выписалась только сегодня в полдень. На следующий день после выкидыша она позвонила в театр и сказала, что находится в больнице и что врачи прописали ей трехмесячный отдых. Последнее она выдумала, но таким образом можно было прекратить действие контракта. Из Нью-Йорка в тот же день вылетел новый второй режиссер, молодой человек, который искренне жалел о том, что случилось с Беттиной. Он же перевез все ее вещи из гостиничного номера в больницу. Энтони тоже заходил однажды, стыдливо пряча глаза. Он выразил сочувствие, но оба они знали, что это — ложь. Беттина во время его посещения вела себя деловито и обещала связаться с адвокатом сразу по прибытии в Нью-Йорк, то есть на следующей неделе. Она дала согласие не оформлять развод, пока не пройдут три недели, положенные для получения зеленой карты. Затем, посмотрев на Энтони с нескрываемым отвращением, она велела ему убираться. Он задержался в дверях, словно желая что-то сказать, но раздумал и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. Больше он не приходил и не звонил, а через два дня театр уехал из Атланты.
За оставшееся время в больнице не произошло ничего особенного. Беттина печалилась и тосковала — не по Энтони, а по умершему ребенку. Ей сказали, что это была девочка. Беттина все дни пролежала в постели, тихонько плача. Сестры внушали ей: не плачь, не поможет, но она ничего не могла с собой поделать. К концу недели она поняла, что это не только из-за ребенка, а из-за всего. Она плакала по отцу, так неожиданно ушедшему от нее, по Айво, с которым она обошлась так дурно и который, в свою очередь, обошелся с ней очень жестко, по Энтони, воспользовавшемуся ею ради зеленой карты, и, наконец, по навеки потерянному ребенку. Теперь у нее никого и ничего не было. Ни ребенка, ни мужа, ни дома. Никто не ждал ее. В двадцать шесть лет ей показалось, что жизнь подошла к концу.
Эти мысли одолевали ее, когда она отстегивала ремень и затем медленно брела по проходу в самолете. Казалось, все застыло вокруг. Она двигалась словно под водой, ничего не замечая и не слыша. Получив багаж, она наняла носильщика, взяла такси и через сорок пять минут уже открывала дверь квартиры Энтони. Еще раньше она дала себе слово побыстрей собрать вещи и немедленно переехать в гостиницу, но, войдя в квартиру, расслабилась и заплакала. Выдвигая ящики, складывая горой одежду, она вспоминала и плакала, плакала и вспоминала. На сборы хватило двух часов. Да, недолго она тут пожила. Брак с Энтони длился неполных полгода. А с Айво — семь лет. Дважды разведена и теперь — словно лежалый товар.