Перед глазами у него стояло ее лицо в то последнее утро, когда до ее ухода из жизни оставались лишь считанные часы, — такое болезненное, безжизненное и бледное. Ему трудно было вспомнить, как она выглядела, когда была здоровой и смеялась или играла вместе с ним. Внезапно Томми с поразительной четкостью увидел лицо сестренки на больничной подушке, эти последние минуты, когда она поблагодарила их всех и покинула навсегда. Ее нежные слова, ее ясный взгляд, прощальная улыбка преследовали его.
Почему она умерла? Почему это произошло? Почему Бог вместо Энни не забрал его?
Но Томми никому не говорил о своих чувствах. Ни он, ни его родители до конца недели почти не разговаривали друг с другом. Лиз и Джону иногда приходилось беседовать с друзьями, а Томми замкнулся в себе и вообще ни с кем не общался.
На этот раз Новый год в семье Уиттейкеров ничем не отличался от других будничных дней и прошел незамеченным. Через два дня Томми вернулся в школу. Никто из ровесников не говорил с ним о постигшем его семью несчастье.
Его хоккейный тренер обращался с ним очень доброжелательно, но больше не упоминал ни своей умершей сестры, ни Энни.
Друзья боялись растревожить его рану и молчали, и в результате ему некуда было податься со своим горем. Даже Эмили, которая нравилась ему уже несколько месяцев, показалась ему совсем чужой. Все напоминало ему о том, что он утратил, и он не мог этого вынести.
Томми возненавидел эту постоянную, подобную ноющему суставу боль и то, что окружающие смотрели на него с сочувствием. Может быть, его друзья считали его странным.
Они ничего не говорили ему и в итоге оставили его одного.
Его родители тоже внезапно стали очень одинокими. После того как иссяк поток соболезнующих посетителей, они перестали с кем-либо видеться. Они и друг с другом-то почти не виделись.
Томми больше не обедал с ними. Он просто не мог сидеть за столом без Энни, каждый раз вспоминая, как они торопились на кухню, чтобы перекусить вместе молоком и булочками. Он не выдерживал самого вида вдруг опустевшего дома.
Поэтому Томми болтался в школе или на улице как можно дольше, а затем съедал обед, который мама оставляла ему на кухне. В большинстве случаев он ел стоя, прямо над плитой, и выкидывал половину своей обычной порции в мусорное ведро, не потому что Лиз стала плохо готовить — просто кусок не лез ему в горло. А иногда он уединялся в своей комнате со стаканом молока и печеньем и совсем не обедал. Его мать, казалось, вообще ничего не ела, а отец приходил с работы все позже и позже и тоже старался уединиться.