— Мистер Дэвид, — сказал он, — у меня есть для вас новость. Она касается кое-кого из ваших друзей, которых, думается мне, вы немного стесняетесь, поскольку никогда не упоминали об их существовании.
Кажется, я покраснел.
— По некоторым признакам я вижу, что вы меня поняли, — сказал он. — И должен вас поздравить, вкус у вас превосходный. Но знаете, мистер Дэвид, эта девица кажется мне слишком уж предприимчивой! Нигде без нее не обходится. Шотландское правительство едва ли в состоянии преследовать судебным порядком мисс Кэтрин Драммонд, как это было не столь давно с неким мистером Дэвидом Бэлфуром. А прекрасная получилась бы пара, не правда ли? Первое вмешательство этой девицы в политику… Впрочем, не стану ничего вам рассказывать, решено и подписано, что вы должны выслушать эту историю при иных обстоятельствах и из более красноречивых уст. Но все же на сей раз деле обстоит серьезнее. Должен сообщить вам печальное известие: она в тюрьме.
Я вскрикнул.
— Да, — сказал он, — эта девица в тюрьме. Но, уверяю вас, отчаиваться нет никаких причин. Если только вы со своими друзьями и прошениями не добьетесь моей отставки, ей ничего не грозит.
— Но что же она сделала? В чем ее преступление? — воскликнул я.
— При желании это можно рассматривать чуть ли не как государственную измену, — ответил он, — потому что она помогла преступнику бежать из королевского замка в Эдинбурге.
— Эта юная леди — мой большой друг, — сказал я. — Я уверен, вы не стали бы шутить со мной, если дело было серьезным.
— И все же в некотором смысле оно серьезно, — сказал он. — Проказница Кэтрин выпустила на волк этого подозрительного господина, своего папеньку.
Итак, оправдалось одно из моих предчувствий Джемс Мор снова был на свободе. Он предоставив своих людей, чтобы держать меня в неволе; он добровольно выступил свидетелем в эпинском деле, и его показания, хоть и с помощью постыдной уловки, были использованы, чтобы повлиять на присяжных. Теперь он вознагражден: его отпустили на свободу. Вполне возможно, что власти предпочли придать этому видимость побега; но я-то знал, что к чему, знал, что это входило в условия сделки. Из тех же соображений я ничуть не тревожился за Катриону. Пускай себе думают, что это она открыла своему отцу ворота тюрьмы; может быть, даже она и сама так думает. Но все это — дело рук Престонгрэнджа, и я был уверен, что он не допустит даже суда над ней, не говоря уже о наказании. И тут у меня вырвался несколько опрометчивый возглас:
— А! Я так и знал!
— Порой вы проявляете редкую скромность, — заметил Престонгрэндж.