– Константин Леопольдович, а можно я вас поцелую? – вдруг вызвалась, выпрямилась, поднялась Алина.
Все оборотились на нее. Подошла и поцеловала.
Эх, дороги, пыль да туман,
Холода, тревоги да степной бурьян… –
затянул, не выдержал дядя Ваня.
Сидевшие рядом смущенно попытались одернуть его, но сами не совладали, не выдержали и подхватили:
Знать не можешь доли своей,
Может, крылья сложишь посреди степей…
И грянули все:
Вьется пыль под сапогами – степями, полями,
А кругом бушует пламя, да пули свистят…
И тут вскочил молодой человек (я его плохо знал; кажется, из рабочих он был, декоратор) и объявил, перекрыл, заикаясь:
– Мо-мо-мой отец по-по-по-погиб на границе. Я п-п-пью за-за то, чтобы не было ни-никаких границ, к-к-кроме границ сердца!
Из дневника
Сегодня, когда после ухи пытались сымпровизировать танцы под кассетный магнитофон, Алина пригласила меня. Но кто-то позвал, приказал: «Купаться!» Женщины завизжали:
– Купаться, купаться!
Компания подчинилась, выкатилась на улицу. Было темно и пусто, только звенело, переливалось: «Купаться, купаться…»
Внезапно откуда-то, непонятно откуда, улицу оглушил бас. Чужой, властный, не далекий, не близкий. Умолял, настаивал, обещал:
– Купаться и спать!
И все затихло: и люди, и улица, особенно женщины – словно завороженные. А мне почему-то вспомнилось детство: мороз, городская окраина. И сверху, из настежь распахнутого окна облупившегося трехэтажного дома голый по пояс верзила орет, высунувшись: «Безобразить хочу!!!»
Алина и я затерялись, спустились к воде, на скамейку, в сад…
Кончился этот день. Теперь спать. Спать.
Оказывается, она испанка. Наполовину. По матери. Надо же! С виду обычная «герл»-суперменка и такая неоснащенная, молодая душа – никакой техники.
Она говорит, я смешной. Или чудной? Точно не помню.
«Испанский мотив» – сон
Метро. Тяжелые, разболтанные двери, которые могут бесцеремонно толкнуть, ударить, даже сбить с ног ни с того ни с сего, просто так, по инерции, встали как вкопанные. Толпа, возникавшая из эскалатора, росла, скучала, мучила себя духотой, но не искала выхода, не решалась. Так сильно бил дождь.
Я опять позвонил по автомату. Дома не отвечали, а на работе сказали: «ушла домой». Наконец вытянулись, истощились, порвались тучи, и, подхватив чемодан, я бросился через лужи скакать, толкаться вместе со всеми в трамвай, из трамвая – по тротуару, лишь бы успеть скорее, пока не расстроится опять дождем обиженное осенью небо. Открыл дверь – никого. Позвал – никто не ответил. Разделся, намылился, встал под горячий душ. Долго лил на спину меж лопаток – хотел успокоиться… Где же она? С кем? Потом устыдился: вдруг что стряслось? Какая-нибудь с ней трагедия? И разволновался еще более…