— Да какая такая жизнь, — махнул он. — Ради Лариски и жил, ради нее и рвал. А сейчас сижу и думаю — а оно мне надо? Ай, да что говорить… Одно радует — уйду я скоро к Лариске, кровиночке моей.
— С чего бы это? — нахмурилась я.
— Звягинцев меня заказал, — пьяно ухмыльнулся он. — Сегодня его видел, улыбается, паскуда, словно я ему друг лучший. А сам уж деньги за меня заплатил.
— Вы меня удивляете, — строго сказала я. — Если б заказал, то вы бы никогда не узнали об этом! А раз болтают — значит сплетни! Так что встряхнитесь, умойтесь и живите!
— Сведения верные! — нервно стукнул он кулаком по столу. — Жена его у меня в любовницах, она подслушала и мне рассказала. Неохота ей меня терять — я-то всяко ей денег да цацек больше чем муж даю!
— Ну и нравы у вас, у богатых, — покачала я головой. — Дядь Паш, если знаешь, что тебя прихлопнут — так к чему двери всем кому ни попадя открываешь?
Он помолчал, после чего тяжко вздохнул:
— Душа у меня болит дюже, Алёна. Прям так болит, что перенести невозможно, свет мне без дочки немил. Ну, да ты меня не поймешь.
— Отчего же, — медленно ответила я. — Как раз я вас и пойму. У меня однажды была такая боль в душе, что я бы безумно обрадовалась киллеру на пороге, только кому я нужна, заказывать меня.
— И как ты выпуталась? — помолчав, спросил он.
— Я наглоталась таблеток, два пузырька, — бесстрастно ответила я.
— Хорошо, что тебя спасли. Ты ж такая красивая.
Я молча пила свой чай и улыбалась.
Не спасли меня, дядя Паша…
Не спасли.
— Знаете что я вам скажу? — посмотрела я на него. — Вот вам не понравилась мысль, что я могла умереть. А представьте, как рыдала бы Лариска, если бы узнала, что вас убили. Представьте, какое бы горе для нее было.
— Ей уже все равно, — бесстрастно сказал он.
— Нет! Поверьте, она узнает, и будет горевать!
Я бессознательно положила ладошку на его руку, он вздрогнул:
— Какая ты холодная…
Я хотела было отдернуть руку, но он сжал ее, рассматривая. И я словно увидела его глазами, какая серая, с синеватым отливом у меня кожа…
«Черт, — бессильно думала я, — надо будет тональным и руки замазывать!»
— Смерти нет, — задумчиво сказал он, погладив мою мертвую кожу. И странная у него была интонация — и утвердительная, и вопросительная одновременно.
— Нет, — эхом отозвалась я.
Мы посмотрели в глаза друг другу, и мне вдруг показалось, что он все понял.
— Значит, говоришь, Лариска будет горевать? — буравя меня глазами, спросил он.
— Знаю точно! — твердо ответила я, не отводя взгляда. — Живите, дядя Паша. Ради нее.
И он вдруг улыбнулся:
— Спасибо. Спасибо, Алёнка!