Чудаки и зануды (Старк) - страница 35

Я подошла к маме, присела на корточки и тоже обняла щенка. А он принялся мусолить мой палец – видно, принял его за сосок.

– Очень жаль, собачка, но я не могу тебя взять, – прошептала я. – Понимаешь, я должна дождаться свою собаку. А ты, наверное, уже соскучился по маме.

– Неужели ты не понимаешь, – сказал Ингве, – Килрой не вернется. Он пропал. Я звонил в полицию, дал объявление в газеты. Его нигде нет. На самом деле. Чем плох этот щенок? Смотри, какой милый.

– Ничем он не плох, – отвечала я, поглаживая щенка по бархатному носу. – Он очень славный. Только он не Килрой. Я знаю, что Килрой жив. Я видела его.

– Где? – оживилась мама.

– На Хеторгет.

– Наверняка это был другой пес, – сказал Ингве. – Пусть теперь у тебя живет этот. Не зря же я его тебе купил.

– Нет, – отрезала я, не поддаваясь на уговоры Ингве.

Мама встала. Одной рукой она держала щенка, другой обняла Ингве.

– Пойдем, милый, надо отвезти малыша хозяевам, – мягко сказала она. – Оставим этих упрямцев и прокатимся вдвоем.

– Придется взять такси, – проворчал Ингве.

Наконец-то этот кошмарный день кончился. Наступила ночь. В дымке меж темных облаков тускло мерцали звезды. Мама с Ингве все не возвращались. Наверное, искали утешения друг у друга. Мама – потому что не знала, как нарисовать для журнала эту злосчастную Радость Жизни, а Ингве – потому что не сумел утешить меня. Я не могла заснуть, хоть и знала, что скоро вставать.

Я поднялась к дедушке, в ту комнату, которую вообще-то отвели мне. Мы лежали рядом и смотрели в окно на небо. Дедушка специально развернул кровать к окну. В комнате было темно, мы положили подушки повыше и парили в бескрайнем мировом пространстве, вечном безмолвии созвездий, планет и мрака. Огромная дедушкина ладонь лежала на моей.

– Почему все так происходит? Неужели конца этому никогда не будет? – прошептала я.

Я рассказала ему обо всем, что стряслось с тех пор, как во мне поселился злой ветер. Как меня приняли за мальчишку и как чуть не замели за кражу сумки, про Трясогузку и Голубка, про Исака и про поцелуй Катти. Дедушка крякал и пыхтел от смеха, и я невольно смеялась вместе с ним, хотя все было так запутанно и вовсе не смешно, даже грустно. То и дело дедушка утирал слезы простыней. У меня глаза тоже были на мокром месте. Под конец я уже перестала понимать, смеемся мы, или плачем, или все вместе.

– Вихрашка ты моя, – шептал дедушка, обнимая меня и чмокая в обе щеки.

– Неужели нельзя положить этому конец? – допытывалась я.

– Видно, это маленькие демоны с тобой шутки шутят, – сказал дедушка.

Так он говорил со мной в детстве, не поймешь – то ли шутит, то ли серьезно.