Зазвонил телефон, Свешников жестом указал Семёнову на стул и завел с кем-то длинный и, судя по первым словам, деликатный разговор. Голос его раскатисто гремел, этакий густой, как сгущенка, баритон, даже удивительно было, как выдерживает такой напор телефонная трубка, затерявшаяся, казалось, в огромной ладони. Семёнов отключился – неприятно слушать чужие тайны – и с почтительной симпатией покосился на хозяина кабинета. Массивный, лишний жирок появился, все реже надевает Петр Григорьевич свои видавшие виды унты… А силы в нем были немереные, все помнили случай, когда провалившуюся под лед упряжку в одиночку вытащил и, сам мокрый насквозь, полсуток до берега добирался. Из первопроходцев – не любил ходить по чужим следам. Что поделаешь годы, от них и скалы выветриваются…
Семёнов уважал Свешникова и его полярную мудрость. От него в свой первый дрейф он научился тому пониманию полярного закона, которое дается только жизнью на трудной зимовке, и не раз и навсегда, как некая догма, а как метод, которым следует пользоваться в зависимости от обстоятельств. «Спасай товарища, если даже при этом ты можешь погибнуть, – учил Петр Григорьевич. – Помни, что его жизнь всегда дороже твоей». Если б только говорил, но Свешников так и поступал, и потому сформулированный им главный закон зимовки врезался в память, как буквы в гранит, – навсегда. Всего лишь год прозимовал Семёнов под началом Свешникова, но тот год оказался очень важным, и за него Семёнов был благодарен судьбе.
– Как он станцией будет командовать, если женой не научился? – продолжал греметь Свешников.
Семёнов стал смотреть на большую, во всю стену, карту мира, на которой разноцветными линиями и стрелами, как на картах полководцев, отмечался дрейф станций «Северный полюс» и маршруты кораблей в Северном и Южном Ледовитых океанах. Вот по этой извилистой линии дрейфовала его последняя Льдина, год жизни шел по этой линии; а вот и Скалистый Мыс – еще несколько лет жизни, Антарктида… Мирный… Восток…
– «Кто на Востоке не бывал, тот Антарктиды не видал», помнишь? – послышался голос Свешникова. – Соскучился по своему Востоку?
Семёнов вздрогнул. Свешников с улыбкой на него поглядывал, развалясь в своем кресле.
– Почему это по-моему? – возразил Семёнов. – Станцию-то открыли вы, я только ключи от вас получил.
– Померзли мы тогда, Сергей, как не мерзла еще ни одна собака.
– Было дело, Петр Григорьевич… А жаль!
– Чего жаль?
– Восток, слово-то какое – Восток! – а закрыли, законсервировали, как банку с грибами!
– Ишь, критикан! Не в свою епархию лезешь.