Я открыл перед Джой дверцу машины, но, прежде чем она успела сесть, быстро захлопнул ее.
– Я забыл, – объяснил я, – что там может быть бомба.
Она взглянула на меня и, подняв руку, отбросила упавшую на глаза прядь волос.
– Вряд ли, – возразила она. – Он ведь назначил тебе свидание. На завтра.
– А, пустая болтовня, – отмахнулся я. – Его манера придуриваться.
– Есть там бомба или нет, а я не пойду в город пешком. В такой поздний час, да еще под дождем. Раньше-то ее ведь не было.
– Дай-ка я сяду в машину и заведу мотор. А ты отойди подальше.
– Нет уж, – решительно сказала она, протянула руку и распахнула дверцу.
Я обошел машину, сел за руль. Повернул ключ, и мотор завелся.
– Вот видишь! – воскликнула Джой.
– Но она все-таки могла тут быть, – не сдавался я.
– Допустим. Но мы ведь не можем жить в вечном страхе перед этой бомбой, – сказала она. – Если они захотят нас убить, в их распоряжении миллион других способов лишить нас жизни.
– Они убили Стирлинга. И вероятно, не его одного. На мою жизнь они уже покушались дважды.
– И оба раза неудачно, – напомнила она. – Мне почему-то кажется, что они больше на это не пойдут.
– Интуиция?
– Паркер, они ведь тоже могут обладать интуицией.
– А при чем тут их интуиция?
– Ни при чем. В общем-то я имела в виду другое. Я хотела сказать, что, сколько бы они ни изучали нас, как бы в интересах дела ни старались на нас походить, они никогда не научатся мыслить, как мы.
– Поэтому ты считаешь, что после двух неудачных покушений на чью-либо жизнь они должны оставить этого человека в покое, верно?
– Не совсем, хотя такое тоже возможно. Во всяком случае, они никогда не прибегнут к одному и тому же методу дважды.
– Значит, впредь я могу не опасаться бомб, капканов и засад в стенном шкафу.
– Возможно, они суеверны, – продолжала она. – А может, таков их образ мышления. Или их логика, о которой мы не имеем ни малейшего представления.
Я понял, что она все время только об этом и думала, пытаясь разложить все по полочкам. Ее хорошенькая головка была наполнена всевозможными предположениями и догадками и непрерывно перемалывала немногие известные нам реальные или кажущиеся факты. Но для нас это темный лес, подумал я. Мы слишком мало знали, чтобы по– настоящему в этом разобраться. С человеческим складом мышления нечего и пытаться думать за пришельцев, когда не знаешь, как именно они мыслят. И даже если бы это было известно, нет никакой гарантии, что процесс человеческого мышления можно втиснуть в чуждое ему русло.
Джой подошла к этому с другого конца. По ее словам, пришельцы, как бы они к этому ни стремились, никогда не смогут мыслить по– человечески. Но при этом у них было куда больше шансов мыслить по– нашему, чем у нас – мыслить как они. Они ведь изучали нас – одному богу ведомо, как долго. И их было много; сколько – этого тоже никто не знал. А что, если я заблуждаюсь? А вдруг на Земле только один пришелец, раздробленный на отдельные элементы – каждый размером с кегельный шар, – так что одно-единственное существо способно быть одновременно в нескольких местах и нескольких обличьях?