Это называлось славной гибелью.
Дзирт всегда верил, что умрет именно так: сражаясь с коварным врагом или спасая друга, — это была бы почетная смерть. А главное, она стала бы доказательством, что он истинный сын своего отца, — ведь Закнафейн так достойно погиб! Однако боль утраты от этого не становилась легче. И, сидя сейчас в пещере и не сдерживая больше слез, Дзирт понял, что по-настоящему не оплакивал ни отца, ни друзей.
Он вдруг почувствовал себя трусом.
Плечи его вздрогнули, раздался тихий всхлип, и впервые в жизни дроу не стал смущаться собственной беспомощности и пустоты в душе, он не позволил Охотнику окружить его сердце непроницаемой стеной, не позволил своим представлениям о нравственности и идеалах чести смягчить и притупить жгучую боль утраты.
Он рыдал, вспоминая Закнафейна и Эллифейн, сознательно отказываясь от ставших уже привычными сожалений, что отпустил тогда своих друзей в горы, а не заставил вернуться прямиком в Мифрил Халл. Но ведь они никогда не закрывали глаза на опасности, подстерегавшие их на каждом шагу, и в любую минуту были готовы к неизбежному. Извилистая дорога жизни привела в конце концов дроу к этому черному дню, когда в один миг он потерял всех, кто был ему дорог: Бренора, Вульфгара, Кэтти-бри и Реджиса.
Но он никогда не плакал о них. Он убегал от боли, прячась за броней Охотника, убеждал себя, что, убивая врагов, мстит за смерть друзей. Так у него хотя бы оставались смысл и цель существования.
Но за все приходится платить, Дзирт это понял только сейчас. Он заплатил тем, что наглухо закрыл свое сердце.
Прячась за стенами гнева и ярости, он словно становился неживым, отказывался от всего, что отличало его от тех орков, которых он убивал. Терял способность отличать добро от зла.
Скрытая боль и проявленная ярость делали его бесчувственным.
Дзирт подумал об Артемисе Энтрери, своей неотступной тени и, быть может… втором «я». Возможно, Энтрери такой же Охотник, человек, переживший столь сильную боль и муки, что его сердце умерло. Неужели и Дзирта ожидает такой безрадостный путь?
Слезы текли и текли по его темному лицу. Он оплакивал всех своих близких, себя самого, пустоту в сердце и умершую радость. И каждый раз, когда гнев снова поднимался в душе, он заливал его костер слезами. Представляя, что рубит голову орку, он вызывал в памяти образ Кэтти-бри, или весело подмигивающего ему Бренора, или Вульфгара, громовым голосом взывающего к Темпосу, или Реджиса с удочкой на берегу Мер Дуалдона. Невзирая на страдания, Дзирт воскрешал дорогие ему воспоминания.