Невольно я сделала шаг назад. Ветви каштана продолжали бить по стеклу, отбрасывая длинные извивающиеся тени на пол. Пристально вглядываясь в полотно, одиноко стоявшее на мольберте посреди комнаты, я сделала усилие и шагнула к нему. Скорее! Прежде, чем свет луны исчез, прежде, чем я узнала, прежде, чем умерла от ужаса…
Я сорвала покров с картины и уставилась на нее. Пышные черные волосы ниспадали на плечи девушки на полотне и струились на спину. Кто она была, эта юная женщина без лица, эта леди, окруженная корзинами с собранным вереском и ярдами жемчужно — серой ткани? Это была не я. Я не сидела на вересковой пустоши. Это был портрет какой-то другой женщины.
Я бросилась к следующему полотну, чтобы посмотреть на него.
Лунный свет померк, и снова комнату и меня окутала темнота. Я выронила полотно, будто оно было раскаленным углем, сжала руки так, что ногти вонзились в ладони, и прижала их к мучительно бьющемуся сердцу. Что я увидела на этой картине?
Это был «портрет безумия» — я будто слышала слова старой ведьмы.
Ужас? Да. Страх, панический страх. Вне всякого сомнения! Но безумие? А как бы я назвала это? Каким умом надо было обладать, чтобы написать портрет безусловного зла? Черепа и костлявые руки скелетов, выступающие из пламени? Глаза, обжигающие, испепеляющие, глядящие с лиц, лишенных плоти?
Какое страдание я испытывала в этот момент! Прибыв в Уолтхэмстоу, я молила Бога, чтобы безумие Николаса Уиндхэма оказалось подлинным и глубоким. Чтобы это безумие настолько ослепило его, что я смогла бы сыграть с ним шутку, которую задумала, и бежать, бежать отсюда навсегда, чтобы никогда больше не возвращаться.
Увы, этому не суждено было свершиться. Потому что с каждым часом, проведенным в Уолтхэмстоу, я все больше и больше беспокоилась о нем. Меня волновало состояние его ума. Да и как бы я могла вести себя, зная теперь, что он чувствовал к Мэгги? Что он любил ее, что он все еще любил ее. Может быть, именно это чувство привело его на грань безумия?
Я погрузилась в размышления, стоя в темноте, слушая рев ветра и удары снега, смешанного с дождем, о стекла окон, и от запаха скипидара у меня кружилась голова. Под взглядом мерзкой горгульи я съежилась, опустилась на корточки и думала, что же мне теперь делать. Все инстинкты подсказьшадй мне, что пора бежать, схватив то, за чем я сюда явилась, и исчезнуть, как тень в ночи.
И, собрав всю свою отвагу, завернувшись в нее, как в плащ, я поднялась на ноги и повернулась к двери.
И тогда я услышала смех.
Сначала я приняла его за завывание ветра. Но нет, никакой ветер не мог звучать подобным образом. Он исходил изо всех углов комнаты. Я замерла на месте. Этот смех наполнил меня цепенящим страхом, от которого, кажется, сердце мое готово было остановиться, а мозг наполнился образами, слишком ужасными, чтобы можно было даже описать их вслух. Неспособная выносить этот звук ни минуты дольше, я уронила свечу и, забыв обо всем, бросилась из комнаты.