— Кого ты привел ко мне?
— Я привел мальчика. Пусть он умрет отроком и возвратится воином племени…
Но ведь он все это уже прожил… год назад, там, на холме; и теперь слова для него не имели значения, они были менее реальными, чем прикосновение ко лбу древка копья, тогда, когда он стоял, затаившись в ольшанике…
А пока что один за другим, глядя прямо перед собой, они вслед за Мудиром уходили от деревни по длинному склону навстречу заходящему солнцу, а за ними женщины уже завели плач: «Охон! Охон!»
Костры заката еще пылали за Меловой, когда они миновали широкий склон Холма Собраний, пройдя совсем близко от кургана, где спал на гребне горы безымянный герой, и снова начали спускаться по дальнему склону к небольшой впадине между двумя холмами, месту, где проходили посвящение Новые Копья племени. Впадина была до краев заполнена тенями, и священный древний круг с девятью боярышниками, казалось, утопал в них, как в воде. Юные воины прямо из заката окунулись в это море теней, которое, захлестнув их, сомкнулось над ними.
Первое их ощущение было пустынное одиночество пейзажа без признаков жизни. Но вот они подошли ближе, и впереди, там, где рос боярышник, раздался звук рога, и из теней вырвался дымный золотистый сноп света, в котором возникли, а затем двинулись им навстречу какие-то странные фигуры. Горящие факелы окрашивали в золотистый цвет их обнаженные тела и звериные морды. Здесь были все звери, на которых охотилось племя: волк, дикий черный кабан, рыжая лисица и полосатый барсук. Они окружили мальчиков и вместе с ними направились к разложенной подковой куче хвороста, прикрывающей вход в священный круг.
Тут же стояла, похожая на гроб, ванна из дерна, покрытая рыжей воловьей шкурой. Молча звероголовые существа схватили самого младшего из Новых Копий и положили его на это ложе, предназначенное, должно быть, для жертвоприношений. Один из звероголовых, с мордой барсука, наклонился и поднял с земли какой-то предмет, лежащий около гроба, отчего кровь на мгновение застыла в жилах у Дрэма. Затем он с облегчением увидел, что это всего лишь деревянная ручка с тонкими блестящими бронзовыми иглами, и догадался, что ложе это было местом для татуировки новых воинов.
Дрэм был самым старшим, и ему долго пришлось ждать своей очереди. Когда он наконец сбросил с плеча волчью шкуру и отдал себя, не без чувства гордости, в руки татуировщиков, стало совсем темно. Он смотрел поверх чадящих факелов и склонившихся над ним масок на далекие равнодушные звезды и видел, как в небе за Холмом Собраний поднялась серебристая сверкающая улитка, предвестница восходящей луны Человек в барсучьей маске в седьмой раз взялся за свои инструменты и начал рисовать зигзаги и плавные линии на груди и плечах Дрэма, обмакивая в горшочек с краской клок туго скрученной овечьей шерсти, после чего принялся накалывать узор острыми бронзовыми иглами У Дрэма было чувство, что его жалят одно за другим сотни ползущих по нему насекомых. Там, где линии проходили через затянувшиеся шрамы, мелкие мошки превращались в ос. Ему ничего не оставалось, как, сжав зубы, смирно лежать и не дергаться от бесчисленных уколов неумолимого жала. Но он понимал, что это самое легкое из того, что им предстоит, и что главное, страшное, непонятное и великолепное таинство еще впереди.