Итак, ему не придется совершать насилия над собой. Капитан подумал, что и в будущем не должен допускать ничего подобного. Теперь ему было ясно, какую линию поведения следует избрать во время пребывания в Монастырской ограде. Почти все время он продолжал обращаться к леди Кинастон и ее дочери. Невольно он сравнивал ее с мисс Холлинстоун, и сравнение было явно не в пользу последней: бледное задумчивое лицо, карие глаза с поволокой, нежный и грустный взгляд, выразительный рот, благородный лоб... Он поймал себя на мысли: если бы она оказалась Дамарис, ему пришлось бы страдать.
В наступающих сумерках карета прогромыхала по мосту. Река шумным водопадом спадала вниз — впереди темнела запруда. Вскоре изрезанную колеями дорогу сменила булыжная мостовая, по обе стороны которой неясно вырисовывались дома. Они въехали в город Чертси.
Капитан попросил подвезти его к гостинице «Голова великана», где его ждал слуга с багажом. Карета остановилась у гостиницы и простояла там минут пять. Пять минут оказались судьбоносными, как и весь этот день. Они волею судьбы завершили то, что начал ее посредник — разбойник с большой дороги.
Золотоволосая красавица сидела в углу кареты насупившись, недовольно опустив уголки прелестных губ. Если и был у нее в жизни интерес, возбуждавший каждый нерв, каждую клеточку ее существа, то это был успех у мужчин. Главным в натуре этой девушки было желание нравиться сильному полу, и если это ей не удавалось, она злилась. Ущемленное самолюбие наполняло ее душу горечью. Она привыкла к тому, что кузина пользовалась большим успехом, но не желала с этим смириться, объясняя чужой успех причинами, вовсе не умалявшими ее собственного очарования. Но никогда еще она не терпела такого сокрушительного фиаско, как сегодня, никогда еще не встречала мужчины, настолько поглощенного скромницей-кузиной, как этот капитан Гейнор. Никогда еще к ней не относились со столь полным, казалось, даже нарочитым невниманием.
Щеки у Эвелин горели, губы подрагивали, как у наказанного ребенка. Чувствуя себя глубоко несчастной, она молча сидела в своем углу. Дважды она обращалась к капитану, и он едва снисходил до ответа: его занимала только кузина. Эвелин поклялась себе, что больше не потерпит такого отношения. Невыносимый мужлан! И когда капитан отправился в гостиницу, она дала волю своему гневу, излив его не бурно, а с холодным, уязвляющим душу презрением — она умело пользовалось этим приемом.
— Ох-хо-хо! — Эвелин вздохнула. — Как я благодарна судьбе, что привлекаю кавалеров сама, что к этому не причастен мешок с деньгами!