Куда-то нас отправит Машина, думала Элли. Карета подана… едем… куда и когда? Поезд уже стучит по рельсам и свистит гудком, приближаясь к станции… Еще немного, и он увезет тебя из захолустного городка твоей молодости в небесные хрустальные города. Бегство… открытие… конец одиночества? Что, если мы все-таки напутали, с отчаянием подумала она. Не славы ожидала Элли… ну не совсем, конечно… не столько славы, сколько освобождения.
Она ожидала чудес. Словно дикий горец, застывший с отвисшей челюстью перед истинными воротами Иштар в древнем Вавилоне; словно Дороти перед шпилями и куполами Изумрудного города в сердце Страны Оз; как мальчишка из мрачных бруклинских закоулков в Коридоре наций на Всемирной ярмарке 1939 года; словно Покахонтас[50], с парусного судна вглядывающаяся в Лондон, раскинувшийся по берегам Темзы.
Сердце ее пело от ожидания. Теперь она узнает пределы возможного, узнает, на что способен разум, пусть это разум существ иного мира, странствовавших среди звезд, когда предки людей еще качались на ветвях в приятном мраке тропического леса.
Драмлин, подобно многим знакомым, звал ее неисправимым романтиком, и Элли вновь подумалось, почему так много людей считают это предосудительным. В романтике она черпала силы и радость. Но теперь она, адепт и поклонник, должна предстать перед высшим Магом.
По радиосвязи доложили о положении дел. Все было в порядке, во всяком случае об этом свидетельствовала целая батарея приборов, размещенных вокруг Машины. Приходилось ждать, пока между бензелями окажется достаточный вакуум. Вакуумные насосы небывалой на Земле эффективности создавали там еще неизведанное разрежение. Элли нащупала рукой микровидеокамеру, погладила пальмовую ветвь. Внутри додекаэдра вспыхнул яркий свет. Две из сферических оболочек уже раскрутились до заданной Посланием критической скорости. Снаружи очертания Машины уже казались размытыми. Вот-вот достигнет нужной скорости и третий бензель. Накапливался электрический заряд. Когда все три оболочки раскрутятся до предела, Машина включится – так говорило Послание.
На лице Си была написана суровая решимость, Луначарский казался невозмутимым, Деви широко открыла глаза, лицо Эда отражало лишь спокойное внимание. Заметив взгляд Элли, Деви улыбнулась.
Элли пожалела, что у нее нет ребенка. Такова была ее последняя мысль. Потом стены замерцали и стали прозрачными, а Земля словно разверзлась и поглотила ее.