— Не хмурьтесь. Может, заглянем по дороге в какой-нибудь бар?
Однако одного бара оказалось маловато. Они побывали в пяти, а еще два пропустили: Люсили почудилось, что они напоминают Антуану о Саре и ему невыносимо заходить туда с кем-либо другим. Всю дорогу они болтали без умолку. Они переходили с одного берега Сены на другой, по улице Риволи дошли до площади Согласия, зашли в «Харрис-бар» и отправились бродить дальше. Снова поднялся тот самый утренний ветер. Люсиль едва держалась на ногах от усталости, от напряжения, от виски.
— Она изменяла мне, — сбивчиво рассказывал Антуан. — Понимаете, она, бедняжка, считала, что положено спать с режиссерами и журналистами… Она постоянно лгала мне… и я презирал ее… строил из себя гордеца, моралиста… изводил своей иронией… осуждал… Какое право, о Господи, какое право я имел судить ее! Ведь она, понимаете, она любила меня… я точно знаю, что она меня любила… В тот вечер, накануне своей смерти, она почти умоляла не отпускать ее в Довиль. Но я ответил: «Поезжай, раз тебе так нравится». Каким же я был кретином, да еще с претензией!
Они шли по мосту. Он попросил Люсиль рассказать о себе.
— Я отродясь ничего не умела, — начала она. — В юности все в жизни представлялось понятным, логичным. Я собиралась учиться в Париже. Я мечтала. Покинув родительский дом, я во всех ищу родителей: и в любовниках, и в друзьях. Мне кажется, у меня нет ничего своего, ни цели, ни забот. И мне нравится такая жизнь. Может я урод, но отчего-то, едва проснусь, какой-то внутренний камертон сразу настраивает меня на жизнь. И я не сумею измениться. Да и зачем? Что я могу? Работать? Что-то не тянет. Вот если б я полюбила, как вы, например… Антуан, а что связывает вас с Дианой?
— Она любит меня, — сказал Антуан. — А мне нравятся высокие и стройные женщины вроде нее. А Сара была маленькая и толстенькая, я чуть не плакал от умиления. Понимаете? И еще она как никто умела мучить меня…
Усталость была ему к лицу. Они снова оказались на улице Бак и не сговариваясь завернули в полутемный бар. Они смотрели друг другу в лицо серьезно и просто. Музыкальный автомат играл старый штраусовский вальс. Какой-то пьяница пытался танцевать, ухватившись за стойку бара и рискуя грохнуться в любой момент. «Уже поздно, уже очень поздно, — нашептывал Люсили внутренний голос. — Наверное, Шарль беспокоится. Этот мальчик тебе даже не нравится, возвращайся!»
Внезапно она почувствовала, что ее щека прижата к пиджаку Антуана. Одной рукой он притянул ее к себе. Зарывшись подбородком в ее волосы, он молча обнимал ее. И она ощутила, как некое странное спокойствие нисходит на Них. Полутемный бар, бармен, алкоголик, музыка — все это существовало всегда. А может, она сама никогда не существовала. Голова шла кругом. Он довез ее до дому на такси, они вежливо попрощались, так и не обменявшись телефонами.