– Прохор Степаныч, будь отцом родным… Вот те Христос, принесу завтра!
– Ступай вон, у меня не богадельня! – слышался сухой, отрывистый голос хозяина.
– Голубчик, благодетель, Прохор Степаныч!.. Ведь холод, холод-то какой… Пропади я пропадом, ежели не принесу завтра…
– Да что вы насели на меня! – закричал хозяин. – Какой я вам благодетель?.. Пятака нет, а прет сюда, что в общественный дом… Вон, говорю, а то полицию позову!
Герасим видел, как с нар сошел тот самый старик, который в столовой рассказывал о том, как он навозом питался, и тихо направился к дверям.
– Злодей! Изверг! – закричал он, остановившись на мгновение перед хозяином. – Ты человека, как пса, на улицу выгоняешь… Так будь же ты проклят!
Старик взмахнул руками и вышел. А Прохор Степаныч вытер рукою бороду, усмехнулся и продолжал обходить голытьбу.
Поздно ночью Санька проснулся сам не свой. Перед ним происходило что-то непонятное. Ночлежники, заспанные, рваные, жалкие, как безумные метались во все стороны, соскакивали с нар, подбегали к дверям, как будто искали спасения. Ужас моментально овладел Рыжиком, и он совершенно растерялся. Широко раскрытыми глазами глядел он вокруг себя и ничего не понимал. За дверьми ночлежки слышался топот множества ног, грубые голоса и какое-то странное позвякивание.
«Пожар!» – промелькнула мысль в голове Саньки, и он в одно мгновение вскочил на ноги.
А кругом шептали голоса: «Облава идет!.. Облава!..»
Рыжик видел, как некоторые ночлежники соскакивали на пол и заползали под нары.
– Что такое? Пожар? Да? – тревожно спросил он у Герасима, готовый при первом утвердительном кивке опрометью броситься вон из ночлежки.
Герасим, худой и бледный, в рваной кофте, стоял на наре и головой, казалось, подпирал потолок.
– Нет, голубчик, не пожар, а облава, – тихо ответил Герасим.
Санька заметил, что его новый друг чем-то сильно напуган.
– А это что такое – облава? – спросил Рыжик.
– Полиция пришла… Паспорта спрашивать будет… У кого нет, того заберут.
Невозможно передать, что сделалось с Санькой при последних словах Герасима. Его охватил какой-то непонятный ужас, и он весь загорелся желанием скорее куда-нибудь скрыться, спрятаться и, как многие ночлежники, заметался и забился, точно рыба в сети.
– Сойдем вниз, под нары… – торопливым шепотом проговорил он, подскочив к Герасиму. – Ну, что же ты стоишь?.. Идем, говорю, спрячемся.
И он насильно стащил друга с нар.
В ночлежку сразу вошло несколько человек. Рыжик, затаив дыхание, лежал под нарой за грудами человеческих тел. С большим трудом ему удалось пробраться к самой стене. Как он ни трусил, но любопытство заставляло его время от времени поднимать голову и выглядывать из своего темного угла. Рыжик видел одни только ноги, или, вернее говоря, сапоги вошедших людей. По этим сапогам он в уме строил разные догадки и предположения. Вот смело и уверенно прошли лакированные ботфорты со шпорами, в кожаных калошах. «Это ноги пристава», – догадывался Санька. А вот уж более тяжело следуют за ботфортами ярко вычищенные сапоги в глубоких резиновых калошах – это, по мнению Рыжика, ноги околоточного.