— Поэтому я никогда не пишу сам сценарии по моим книгам, какие бы гонорары мне ни предлагали. В сороковых годах я сочинил столько барахла, подгоняя его под определенных звезд, что дал себе обещание — если стану романистом, никогда не буду работать для кино.
Две последующие недели слились для Дженюари в один чудесный сон. Она пыталась сосредоточиться в редакции. Но ее жизнь обретала полноту только с Томом. Утренние пробуждения в его объятиях, быстрый завтрак вдвоем, бегство из «люкса» до появления Риты Льюис, переодевание у себя дома, каждый третий день — визит к доктору Альперту, работа в редакции. Она выполняла дневное задание за два часа. После витаминного укола за один день пять записей, которыми оставалась довольна даже Сара Куртц. Дженюари рассказывала об одиночестве такого писателя, как Том Кольт… о посягательствах на его время… об отношении автора к рекламной кампании, своей атмосферой напоминавшей ему цирковое представление, к изменениям в области средств массовой информации — когда-то в Нью-Йорке выходили всего три газеты. Она нарисовала точный портрет Тома Кольта без упоминания его фамилии. Набросок назывался «Эхо львиного рычания». Она сравнивала писателя со львом, выходящим из джунглей в цивилизованный мир. По прошествии двух недель Сара сказала, что материала хватит на хорошую статью.
Но настоящая жизнь Дженюари начиналась вечером. Полная новой невероятной энергии, она мчалась в свою квартиру, принимала душ, переодевалась и спешила в «Плазу». Иногда они отправлялись смотреть спектакль, после которого заглядывали в «Сарди». Однажды Том повел девушку пообедать в «Пристанище Дэнни». Их посадили за столик, стоявший перед сценой., где когда-то сидел Майк. Иногда, в особенно тяжелый для Тома день, они заказывали обед в номер, и она выслушивала его жалобы по поводу интервью… телепередач… требований агентов. Все заканчивалось взаимными ласками и объятиями в постели. Иногда он говорил вечером: «Детка, мне пятьдесят семь. Я сегодня устал. Но я хочу, чтобы ты осталась со мной». Такие ночи были ничуть не хуже других. А когда у нее начались месячные и она спросила Тома, не лучше ли ей спать дома, он с удивлением посмотрел на девушку.
— Я хочу обнимать тебя ночью… пусть даже не занимаясь сексом… потому что люблю тебя. Хочу, проснувшись, увидеть, что ты здесь… иметь возможность посреди ночи коснуться тебя рукой — разве не это самое чудесное?
И бывали ночи, когда он хотел удовлетворить ее… он любил Дженюари, пока она не засыпала, обессилев от блаженства.
Линда постоянно задавала ей вопросы. Наблюдала за Дженюари. Девушка искусно уходила от прямых ответов, вызывая у главного редактора «Блеска» легкое раздражение.