– Не поднимай высоко, незачем показывать его всему чертову свету, – сказал Гарфилд.
Револьвер был чист и хорошо смазан, механизм исправен. Феликс произнес:
– Если я не рассмотрю его, откуда мне знать, что он в порядке?
– Ах ты Ирод, где, ты думаешь, ты находишься?
Открыв коробку с патронами, Феликс быстрыми, умелыми движениями зарядил револьвер.
– Убери эту чертову штуку, – прошипел карлик. – Выкладывай побыстрей монеты и проваливай отсюда. Ты совсем сдурел, черт возьми.
Внутри Феликса так и поднималось раздражение, он с трудом сглотнул. Сделал шаг назад и наставил револьвер на коротышку.
– О, Иисус, Мария и Иосиф, – только и вымолвил Гарфилд.
– Так мне проверить револьвер? – спросил Феликс.
Двое телохранителей разошлись в разные стороны, так чтобы Феликс не смог держать их обоих на мушке. У Феликса упало сердце: он никак не ожидал от них такой сообразительности. Теперь они бросятся на него. Весь паб замер. Феликс понял, что ему не добраться до двери, пока один из охранников не прыгнет на него. Почувствовав напряжение, завыла огромная собака.
Феликс улыбнулся и выстрелил в пса.
Шум выстрела в небольшом зальчике был оглушителен. Все замерли. Истекая кровью, пес распластался на полу. Охранники карлика словно застыли, где стояли.
Сделав еще один шаг назад, Феликс нащупал рукой дверь. Открыл ее, продолжая целиться в Гарфилда, и вышел.
Захлопнув дверь, сунул револьвер в карман пальто и вскочил на велосипед.
Он слышал, как за ним открылась дверь паба. Оттолкнувшись, начал вертеть педалями. Кто-то схватил его за рукав. Сильнее крутанув педали, он вырвался от преследователя. Услышав выстрел, инстинктивно уклонился. Кто-то закричал. Он пролетел мимо мороженщика и свернул за угол. Вдали раздался свисток полицейского. Он оглянулся. Никакой погони.
Еще полминуты и он уже затерялся в муравейнике Уайтчепела.
Осталось шесть пуль, подумал он.
Шарлотта была готова. Платье, вызывавшее так много переживаний, получилось превосходным. Корсаж его был украшен одной единственной красной розой, в руке букетик их таких же роз, укутанный в шифон. Алмазная тиара и белый плюмаж, прочно укрепленные в волосах, венчали высокую прическу. Все было безукоризненно.
Страх переполнял ее.
– Когда я войду в тронный зал, – сказала она Марье, – шлейф моего платья оторвется, тиара налезет на глаза, плюмаж свалится, а я сама наступлю себе на подол и плюхнусь на пол. Все гости разразятся хохотом, и Ее королевское Величество будет смеяться громче всех. Я выбегу из дворца в парк и брошусь в озеро.
– Вам не следует так говорить, – сказала Марья. Затем, смягчившись, добавила, – Вы будете там самой хорошенькой.