Мы невольно приводим аналогию между половою и семейною любовью людей, с одной стороны, и верностью и привязанностью пары ласточек — с другой, когда мы видим обоюдные старания самца и самки, направленные на кормление и воспитание птенцов, причем ежегодно на старое гнездо прилетает одна и та же пара ласточек. Вместе с тем, у них же обнаруживается, хотя и в слабой степени, социальное общение, направленное по отношению к другим птицам и зверям, например, в случаях общего отражения нападающего хищника. Нам внушает, наоборот, хотя и без всякого основания, неприятное чувство отсутствие такой же привязанности к самке и потомству со стороны других животных, например, у собак и у кроликов, так как мы хотели бы и в них видеть проявление свойственных нам этических чувств. Из главы VI мы уже видели, что преимущественно половые сношения высших обезьян и примитивных людей имеют для нас филогенетическое значение, и я на эту главу и ссылаюсь. Мы интересуемся здесь раньше всего следующим вопросом: что именно и в каких размерах филогенетически внедрено в наши половые нравы и половые нравы наших предков, что здесь более ново и филогенетически менее обосновано и, наконец, что именно и в какой степени являет собою обыденные последствия нравов и привычки? Вникнув в этот вопрос, мы тотчас же убедимся в глубоко филогенетической обоснованности не только полового стремления, как такового, но и значительной части его коррелятивов и отражений. Мы обнаруживаем не только у примитивных людей, но и у обезьян и птиц как половую ревность, так и кокетство, материнскую любовь (особенно же неосмысленную), супружескую верность и любовь. Мы, таким образом, не унаследовали от наших животных предков одно только низменное в половом побуждении, а, благодаря им, обладаем некоторыми благородными чувствами, обусловленными половым стремлением и относящимися уже к высшей социальной этике. Говоря вообще, в сложном сплетении наших чувств и инстинктов, наиболее древним по времени филогенетическим должно считать то, что всего глубже внедрено в человеческую природу. В обилии этих глубоких инстинктивных импульсов половой жизни мы можем встретить этически и интеллектуально весьма разноценные данные, как, например, возбуждение эротизма, libido sexualis, обусловленное запахом женских половых органов или же созерцанием эротических изображений — и вместе с тем проявление высшей любви и самопожертвования со стороны одного из супругой в пользу другого или потомства. Проституция же, брак при посредстве покупки, религиозный брак, осуждение рождений вне брака, права в супружестве и семье, — все это берет свое начало даже не в новейшей филогении, но в усвоенных со стороны обычаях и привычках различных народов. Здесь мы видим порочные отростки эгоизма, жаждующего получить наслаждение, стремление владычествовать, мистицизма и тщеславия, а также и тех приемов, которые обусловлены были, за отсутствием лучших перспектив, все более и более усложняющейся жизнью. Исследования Вестермарка в этом случае очень поучительны (глава VI). Из среды всех бессмыслиц и противоречий, исторически и этнографически вызванных к жизни в браке, благодаря человеческим нравам и безнравственности, представляется возможным отобрать все то, что зиждется на моде и обычае, от всего глубоко и наследственно свойственного нашей природе, в качестве специально общечеловеческих свойств. Чтобы не повторяться, предоставляю читателю самому вникнуть, с точки зрения филогении, в факты, изложенные в главе VI.