Мы рассуждали о наследственности. Она принимает совершенно иное выражение в свете учения о происхождении, сравнительно с представлением об отдельном созидании видов. Геккель, в лице своего «основного биогенетического закона», представил миру, как мы видели, основное положение, которое, не будучи в праве претендовать на безусловную истинность, имеет, однако, за собою относительную верность и правильность и, во всяком случае, в состоянии служить руководящею красною нитью в истории происхождения живых существ. Онтогения (история эмбрионального развития живых существ) постоянно представляет собою старое суммарное повторение филогении, или «истории происхождения»; это следует понимать так, что в зародышевом существовании мы в сокращенном ходе развития проходим все стадии видоизменения, некогда пройденные нашими животными предками. На самом деле, это, разумеется, обстоит далеко не так, ибо известная доля особенностей предков в зародыше исчезла без следа, в то время как иные зародыши, преимущественно свободно живущие, наделены своеобразными жизненными потребностями, обусловившими появление на свет специальных, им одним свойственных органов. Мы упоминали уже о гусеницах бабочек с их специфическими и родовыми особенностями, как рожки, волосяные пучки и мн. др. Несмотря на это, следы животных предков являются, без всякого сомнения, у многочисленных зародышей в различных стадиях зародышевого состояния. Нельзя сомневаться, например, в происхождении насекомых от червей, полное же сходство насекомых, в их личиночной стадии, с червями установлено непреложно. Не подлежит сомнению, что современные киты, обладающие роговыми пластинками вместо зубов, обязаны своим происхождением другим располагавшим зубами китовым породам, а эти последние происходили от имевших зубы млекопитающих. Мы, действительно, и находим настоящие зубы у зародыша кита, но он ими пользоваться не в состоянии, и зубы эти выпадают в эмбриональном периоде. Те же кости обнаруживаем мы в плавниках кита, что и в конечностях млекопитающих или ногах и крыльях птиц. Отсюда безошибочно определяем те видоизменения, которые находят себе освещение в происхождении, доступном исследованию нашему в мельчайших подробностях. Некоторые муравьи, которых непосредственное родство с муравьями-рабовладельцами определенно установлено, несмотря на превращение их в паразитообразные другие виды, обнаруживают и ныне не только вполне оборудованные для грабежа верхние челюсти, но совершенно определенные и очень рельефно выраженные проявления инстинкта похищения рабов, между тем как практическое применение этою инстинкта чуждо уже им на протяжении тысячелетий. Вышеприведенными примерами вполне наглядно иллюстрируется то положение, что живому существу свойственно унаследовать как свой внешний вид и отправления, так и духовные особенности не только от непосредственных своих предков, одного с ним вида, но и от бесконечно-отдаленных, от всего рода, семейства, класса и т. д. Наша копчиковая кость представляет собою ничто иное, как остаток звериного хвоста, нами унаследованный; в такой же мере унаследованы нами от животных наших предков и вспыльчивость, ревность, половой инстинкт, боязливость, хитрость. Наиболее древние наследственные признаки интенсивнее и сохраняются, пока они еще не вышли из употребления, но и при обнаруженной ненужности их и бесполезности они проявляют изумительную живучесть в качестве весьма стойких рудиментов (червеобразный отросток слепой кишки или шишкообразная железа головного мозга), пока в результате не исчезнут. Такие рудименты проявляют тенденцию в зародыше держаться еще продолжительнее (зубы у зародыша кита). Так, известен род муравьев (Anergates), у которых взрослые самцы, в противоположность самцам других родов, не имеют крыльев. Но все же куколка самца располагает еще зачатками крыльев.