В дверь постучали.
– Автомобиль будет у подъезда без десяти девять, сэр.
Он опять загляделся на цветущий сад и стал снова и снова повторять про себя строфу из Браунинга, которую когда-то процитировал в письме к Изабелле:
Не знали мы жизни даров,
Не знали судьбы участья:
Слез, смеха, постов, пиров,
Волнений – ну, словом, счастья.
Но у него-то все это впереди. Он ощутил мрачное удовлетворение при мысли, что Изабелла, может быть, всегда была только порождением его фантазии, что выше этого ей не подняться, что никто никогда больше не заставит ее думать. А между тем именно за это она его отвергла, и он вдруг почувствовал, что нет больше сил все думать и думать.
– Ну ее к черту! – сказал он злобно. – Испортила мне весь год!
СВЕРХЧЕЛОВЕК ДОПУСКАЕТ ОПЛОШНОСТЬ
В пыльный день в сентябре Эмори прибыл в Принстон и влился в заполнившие улицы толпы студентов, которых ждали переэкзаменовки. Бездарно это было, конечно, так начинать третий учебный год – по четыре часа каждое утро просиживать в душной комнате, усваивая невообразимую скуку сечения конусов. Мистер Руни с шести утра до полуночи натаскивал тупиц, – выводил с ними формулы и решал уравнения, выкуривая при этом несметное количество сигарет.
– Ну, Лангедюк, если применить эту формулу, то где будет у нас точка! А?
Лангедюк лениво распрямляет все шесть с лишком футов своей футбольной фигуры и пробует сосредоточиться.
– Мм… честное слово, не знаю, мистер Руни.
– Правильно, эту формулу здесь нельзя применить. Этого ответа я от вас и ждал.
– Ну да, ну да, конечно.
– А почему, вам понятно?
– Ну да, в общем, да.
– Если непонятно, скажите. Для этого я с вами и занимаюсь.
– Если можно, мистер Руни, объясните еще раз.
– С удовольствием.
Комната была царством тупости – две огромные этажерки с бумагой, перед ними – мистер Руни без пиджака, а вокруг, развалившись на стульях, – десятка полтора студентов: Фред Слоун, лучший бейсболист, которому во что бы то ни стало нужно было сохранить свое место в команде; Лангедюк, которому предстояло этой осенью победить йельцев, если только он сдаст свои несчастные пятьдесят процентов; Мак-Дауэлл, развеселый второкурсник, считавший для себя удачей готовиться к переэкзаменовке вместе со всеми этими чемпионами.
– Кого мне жаль, так это тех бедняг, у кого нет денег на эти занятия, – сказал он как-то Эмори, вяло жуя бледными губами сигарету – Ведь им придется подгонять самим, во время семестра. Скука-то какая, в Нью-Йорке во время семестра можно провести время и поинтереснее. Скорее всего, они просто не подумали, чего себя лишают. – Тон мистера Мак-Дауэлла был до того панибратский, что Эмори чуть не вышвырнул его в окно… Дурачок несчастный, в феврале его мамочка удивится, почему он не вступил ни в какой клуб, и увеличит ему содержание…