От воспоминаний этих ощутила вновь прилив желаний женских. Глядеть при этом на старую облезлую обезьяну, какой мне казался теперь мажордом, было тем мучительней, что способности моего Ивана, которого помнила я основательно, бередили душу и спустя двадцать восемь лет…
Да, именно двадцать восемь лет тому назад ломбардский еврей, притворяющийся старым и изможденным, а на деле являющийся рослым и сильным мужчиной, способным голыми руками и одной клюкой расшвырять четырех дюжих молодцов, нанятых мной, чтобы остановить искусителя, сообщил Ивану о том, что на Руси случилась Великая Смута, трон московский занял сын покойного царя Ивана Димитрий, но того народишко московский убил, а на престол воссадил князя Василия. Вот Ивану моему и поручил тот еврей собрать войско, идти на царя московского Василия, скинуть его с престола, а на место его вернуть царя Димитрия, который будто бы оказался жив, избегнув смерти от рук толпы. Ивану бы дураку сообразить, что так просто цари не воскресают, что на доброе дело и на спасение Отечества никакой жид никогда и медной монетки не подаст, не то, что те тысячи золотых дукатов, которые вручил Ивану ломбардец в замке княгини Мнишек, где ему будто бы и представили самого спасшегося царя [1]1. Ушел Иван… на погибель свою ушел…
Мажордомы владетельных домов… Вот смотрю на своего — и знаю, что этот — иезуит. И тот, что в доме у Урсулы Мнишек двадцать восемь лет тому назад жил, был иезуитом. Более того — генералом ордена Игнатия Лойолы. Вместе с моим мажордомом они заморочили голову моему Ивану и послали его на войну с царем Василием, избавив меня от наваждения, именуемого любовью. А теперь уже этот мажордом согласен ехать со мной хоть на край света ради того, чтобы дьявольская красота моя и неожиданное омоложение не взбаламутили бы наше герцогство и всю Италию. Знаю я его, вижу насквозь. Тем и хорош мне такой римский шпион, что и мысли, и поступки его для меня ясны, как первый снег. Избавишься от такого — подошлют другого. Пусть даже тот второй будет глупее нынешнего подглядчика, а все ж времени на то, чтобы найти его да вычислить, придется потратить. А этот — свой. Его предки моим предкам не одну сотню лет служили. И следили за Аламанти, конечно, доносили святой римской церкви и самому папе римскому. Пусть и этот следит.
Особенно в дороге. Ибо теперь в охрану моего поезда он наберет людей самых верных себе, а значит и святому Ордену иезуитов — силе могучей, сворачивающей троны. Пусть хоть раз займутся добрым делом — защитят меня от разбойников, например.