Любви хотелось мне в ту ночь, чистой, ясной, как слеза… как песни служанок с задумчиво-печальными лицами, на которых играют отблески костра…
2
Проснулась я рано, как всегда просыпалась в пути. Под полог шатра проникал знобкий влажный воздух с реки, слышалось буханье выпи.
Знать, неподалеку река затопляет низкий берег, делает его болотистым, — поняла я. Выпь любит болота и затопленные луга, селится рядом с цаплей.
Кто-то мне из пиратов рассказывал об этом. Я забыла сейчас и имя того матроса, и лицо, а вот истории, рассказанные им о своей немецкой родине, о селе, где он прожил двадцать лет, потом был взят в рекруты, от солдатчины сбежал, чтобы очутиться в одном из турецких портов Адриатики, где я его купила у хорвата за два золотых дуката, помнила.
Вот ведь как бывает: и про птицу выпь помню, и про то, что кукушка сама гнезда не вьет, а подбрасывает в гнезда других птиц помню, про то, что землю в Германии засеивают раз в три года, остальное время держат под черным паром, то есть просто вспаханной землей, или под паром зеленым — то есть засеянным люцерной либо клевером, тоже помню. Знания знатной синьоре или морскому разбойнику вовсе не нужные, а вот поди ж ты — засели в голове, как наиважнейшие, а что-то более ценное, от чего и жизнь может зависеть, забыла…
Что-то за тканью шатра заставило меня прислушаться, насторожиться. Там было нечто-то постороннее. Или кто-то…
Выпь замолкла. Стало тихо. Даже не проснувшиеся еще комары не зудели.
Я вылезла из походной своей постели, сунула босые ноги в стоящие рядом сапоги для верховой езды, накинула на плечи покрывало и, сделав пару шагов к выходу из шатра, одернула полог.
Плотный, как кисель, туман не клубился, как это обычно бывает по утру возле рек, а стоял не колышась, скрывая за белой мглой своей все, что я могла бы увидеть из шатра: погасшее кострище, второй шатер с устроившимися там женщинами, разлегшихся на уложенных на землю тюках и попонах слуг — всего того то есть, что я оставила снаружи, уходя спать. Ничего этого я не видела.
Впрочем, нет. В плотной массе тумана что-то проступало: большое, застывшее и, как мне показалось, дышащее. В высоту оно было больше, чем в длину и походило… я присмотрелась… на человека. Только человека огромного настолько, что я бы достигла ему едва ли до пупка, если бы подошла и встала рядом.
«Великан», — поняла я. Ни страха, ни радости при этом не ощутила.
Великан стоял, мерно дышал, смотрел, должно быть, на меня. Лица его за туманом я не могла разобрать, да и вообще больше угадывала его, чем видела, потому ждала лишь, что скажет великан и как себя поведет. Слуги мои, судя по всему, спали крепко и не видели нас, кричать, поднимать их, чтобы потревожить нелюдимого великана, было бы глупо — зачем-то ведь он пришел. Потому я молча всматривалась в туман, стараясь понять, что нужно этому существу.