Утром мы с маркизом стояли рядом перед зеркалом. Мы были одинаково одеты, в одинаковых париках, панталонах и туфлях. В руке у каждого была трость. Идея как можно больше походить друг на друга принадлежала маркизу. Это только прелюдия, сказал он. Мы собирались пойти в номера на улице Капуцинов и посетить там несколько приятных молодых особ. Мы разглядывали друг друга в зеркале. Маркиз усмехнулся:
– Я хочу, чтобы у нас с тобой были прозвища. Меня ты должен звать La Fleur [14].
Я с удивлением поглядел на него:
– А как вы будете звать меня?
– Президент.
Не двигаясь, я смотрел на него в зеркало. Потом засмеялся.
Маркиз оживленно болтал; он был возбужден, как ребенок, пока мы шли среди торговок с их корзинами и торговцев с тележками, полными рыбы. Люди смотрели на меня, они видели во мне дворянина. «Президент». Двери на улице Капуцинов открылись, и я заметил, что мы поднимаемся по крутой лестнице. Я был дворянином.
– Меня зовут Ла Флёр. А это мой господин, президент, – представил нас маркиз.
Я глядел на бледные лица и приподнятые груди девушек. Они улыбнулись нам, присели в реверансе. Но я не слышал, что они говорят. Я был дворянином.
В комнате маркиз хлестал плеткой белые ягодицы. Хлестал изо всей силы и просил хлестать его. Его ягодицы покрылись широкими красными полосами. Он угостил девушек анисовым драже, облепленным шпанскими мушками, это драже называлось также «пастилками Ришелье». Сие самодельное средство должно было их возбудить. Я смотрел на полуголые тела, улыбался и думал о своем имени. Я стоял в другом конце комнаты и меня больше возбуждало мое новое платье, чем влажные щели девушек и их пламенеющие ягодицы. Похотливые вопли маркиза были похожи на звериный рев. Я не спускал глаз с его лица, рук, тискавших и шлепавших девушек по ягодицам. От чего только люди не приходят в возбуждение! – думал я. Он дал им еще драже. Совал нос между их ягодицами и нюхал в надежде, что они испортят воздух. Но у девушек от драже начались судороги. Маркиза охватило необычное волнение.
– Президент! – кричал он. – Мое драже не дало никакого результата, я никудышный ученый!
Я кивнул и в наказание принялся хлестать его плеткой о девяти хвостах, а он тем временем хлестал розгой хорошенькую рыжую девушку, другая красотка стояла у окна, схватившись за живот, она стонала и говорила, что ее отец человек набожный, никогда мухи не обидел, девушки кричали, маркиз кричал, и мне казалось, что я парю над этим сумасшедшим домом и сверху смотрю на тела, на раскрытые рты, на красные ягодицы, на деньги и на драже, рассыпавшиеся по полу...