Поспешим теперь сделать маленькое отступление, чтобы у вас не возникло искушения представить себе эту терапевтическую работу как нечто слишком легкое. Судя по нашим предыдущим рассуждениям, невроз является следствием своего рода незнания, неведения о душевных процессах, о которых следовало бы знать. Это очень походило бы на известную теорию Сократа, согласно которой даже пороки основаны на незнании. Но опытному в анализе врачу, как правило, очень легко догадаться, какие душевные движения того или иного больного остались бессознательными. Ему нетрудно было бы поэтому вылечить больного, освободив от собственного его незнания сообщением того, что он знает. По крайней мере, таким образом легко вскрыть часть бессознательного смысла симптомов, о другой же части, о связи симптомов с переживаниями больного врач, правда, может сказать немногое, потому что он не знает этих переживаний, он должен ждать, пока больной их вспомнит и расскажет ему. Об этих переживаниях можно справиться у родственников больного, и они часто бывают в состоянии определить среди них те, которые оказали травматическое действие, сообщить, может быть, даже такие переживания, о которых больной не знает, потому что они имели место в очень ранние годы его жизни. Соединив эти два приема, можно было бы надеяться за короткое время и малыми усилиями ликвидировать патогенное незнание больного.
Но если бы это было так! Здесь мы приобрели опыт, к которому сначала не были подготовлены. Знание знанию рознь; есть разные виды знания, совершенно неравноценные психологически. II у a fagots et fagots,[68] говорится где то у Мольера. Знание врача не то же самое, что знание больного, и оно не может оказать то же действие. Если врач передает свое знание больному путем сообщения, это не имеет никакого успеха. Впрочем, было бы неверно так говорить. Успех здесь заключается не в преодолении симптомов, а в том, что тем самым начинается анализ, первыми вестниками которого являются проявления сопротивления. Тогда больной знает что то, чего до сих пор не знал, т. е. смысл своего симптома, и все же он так же мало знает о нем, как и раньше. Так мы узнаем, что есть более чем один вид незнания. Чтобы показать, в чем различия, необходимо известное углубление наших психологических знаний. Но наше положение, что при знании их смысла симптомы исчезают, остается все таки правильным. Дело только в том, что знание должно быть основано на внутреннем изменении больного, которое может быть вызвано лишь психической работой с определенной цедью. Здесь мы стоим перед проблемами, которые скоро объединятся в динамику образования симптомов.