– Дом, – спросил он, – ты слышал, как кто-то говорил, что мы не сможем вернуться домой?
– Ну да, слышал! – раздраженно ответил я. – Что ты думаешь об этом? Поскольку все мы пойманы, они закрыли порталы, запечатали нас, чтобы мы ничего не испортили «баллистическим отскоком». Поэтому мы торчим здесь. Ты думаешь, нам удастся построить свой собственный портал?
Он покачал головой:
– Они не допустят этого и будут постоянно присматривать за нами.
– Тогда не болтай глупостей! – огрызнулся я. И не извинился: я был усталым и раздраженным.
Ники был таким же.
– Какого черта ты намекаешь на мою глупость, Де Сота? – рассердился он. – Вероятно, в своем времени ты действительно был большим человеком, но здесь ты такой же ППЛ, как и я!
Разумеется, он был прав. Дурные привычки сохраняются, я начинал думать, что мое второе «я» – зануда. Мое отношение к Ники можно было назвать терпимостью, еще точнее – презрением.
Он этого не заслуживал. Я презирал в нем всего лишь отражение своей худшей стороны, о которой я не любил вспоминать. Стороны, удерживающей Найлу Боуквист в трусливом адюльтере, ведь у меня не было смелости принять правильное решение… выбор оставался открытым, и все другие Найлы были искушением. Ники был другой. Со всеми хорошими и плохими сторонами. Он носил такие же шорты и рубашку этого нового Эдема, как и я (мой спортивный костюм теперь, не более чем зола в крематории), он походил на меня, и все внутри было то же самое.
– Ники! – сказал я, садясь за стол. – Я прошу прощения!
– Все нормально, Дом! – он улыбнулся.
– Мы поднялись против хаоса, – извинился я.
– Мы поднялись не против кучки суперменов. Дом! Это тот же самый народ – просто они знают больше нас, ведь у многих они украли знания… но они не ловкачи! Их август 1983-го – такой же, как ваш и мой! Они не из будущего! Они – это мы сами! – твердо сказал он.
Я подумал.
– Хорошо, ты прав! – сказал я. – Об этом ты и думал раньше? Мы их догоним и сможем делать, что хотим, не имея на то разрешения?
Де Сота опустил голову и пробормотал:
– Не совсем так!
Он не объяснил, что хочет этим сказать, а я не настаивал.
Как я узнал позже, немного позже, это было ошибкой.
Когда я в первый раз получил назначение в сенат, я тут же обучился новой жизни. Была масса привилегий, и я учился их использовать. В лифте я имел право ездить один: неважно, сколько людей ждет на других этажах. Право на пользование маленьким метро, доставляющим нас из офиса в Капитолий. Неприкосновенность корреспонденции. Посещение сауны и спортзала
– только для сенаторов. Я также учился и менее приятным вещам: например, на публике я всегда обязан появляться чисто выбритым и должен отвечать на любое приветствие прохожих, ведь вы не можете знать, кто станет вашим избирателем. Первые недели я не думал о своей прежней жизни в Чикаго.