Я несколько часов пролежал, не шевелясь и выжидая. Мне было больно, но я был жив. Я все больше верил, что буду жить.
Если ничего жизненно важного не повреждено, то уж с остальным я справлюсь. Привычное дело. Нудное, но известное.
Я понятия не имел, сколько времени прошло. Не мог посмотреть на часы. “Предположим, я смогу пошевелить рукой, — подумал я. — Только рукой. Если осторожно, то я мог бы справиться с этим...”
Это только казалось легким. Общая судорога не повторилась, но рука едва дернулась. Бред. Ничего не работает. Bсe схемы полетели.
Спустя довольно долгое время я попробовал снова. Перестарался. Меня опять скрутило, дыхание перехватило, боль зажала меня в клеши. Теперь больнее всего было в животе, руки болели не так сильно, но приступ — пугающий, страшный, был слишком долгим.
Я пролежал на полу всю ночь и изрядную часть утра. Лужа крови под моей головой подсохла и стала липкой. Лицо у меня было словно подушка, набитая комковатым песком. Внутри во рту были ссадины, они горели, и языком я ощущал пеньки сломанных зубов.
В конце концов я приподнял голову.
Приступа не последовало.
Я лежал в задней части холла, неподалеку от лестницы. Жаль, что спальня наверху. И телефон тоже. Может, я вызвал бы какую-нибудь помощь... если бы взобрался по лестнице.
Я осторожно попытался пошевелиться, боясь того, что может случиться. Подвигал руками, ногами, попытался сесть. Не вышло. Собственная слабость просто пугала. Руки-ноги дрожали. Я продвинулся по полу на несколько дюймов, все еще полулежа. Добрался до лестницы. Я лежал — бедро на полу, плечо на ступенях, голова тоже, руки бессильно лежат... опять приступ боли.
“Господи, — подумал я, — сколько же еще?”
В следующий час я заполз еще на три ступени, и снова меня скрутило. “Уже далеко забрался, — тупо подумал я. — Но дальше не полезу. На лестнице гораздо удобнее лежать, чем на полу, если не шевелиться”.
Я и не шевелился. Мне было хорошо, я устал, мне было лень двигаться.
Прошли века.
В дверь позвонили.
Кто бы это ни был, я никого не хотел видеть. Кто бы это ни был, он заставит меня двигаться. Я уже не хотел помощи, только покоя. Дайте мне только время и покой, и я оклемаюсь.
Снова позвонили.
“Пошел ты, — подумал я. — Мне и одному хорошо”.
Мне показалось, что мое желание исполнилось, но затем я услышал, как кто-то вошел через черный ход. Выломанная дверь открылась от слабого толчка.
“Только не ден Релган, — в жалком страхе подумал я. — Только не ден Релган... только не он”.
Это, конечно же, был не он. Это был Джереми Фолк.
Это был Джереми. Он осторожно вошел и позвал: