— Что, адвокаты по воскресеньям не отдыхают? — спросил я.
— Ну, в общем, я прошу прощения...
— Ладно, — сказал я. — Заходите. Сколько вы тут торчите?
— Да ничего... не волнуйтесь.
Он вошел в дверь и тут же разочарованно заморгал. Я перестроил внутреннюю часть коттеджа так, что бывшая передняя теперь была разделена на прихожую и проявочную, а собственно в той части, которая осталась под прихожую, была теперь картотека да окно, выходящее на улицу. Белые стены, белый кафельный пол — все белое и безликое.
— Сюда, — внутренне забавляясь его растерянностью, сказал я и повел его мимо проявочной и того, что служило раньше кухней, а теперь было скорее ванной и, отчасти, продолжением прихожей. За ними была новая кухня, а слева — узкая лестница.
— Кофе или поговорим? — спросил я.
— M-м… поговорим.
— Тогда наверх.
Я пошел вверх по лестнице, он следом за мной. Одну из двух спален я использовал как гостиную, поскольку она была самой большой комнатой в доме и с лучшим видом на Даунс. В самой маленькой комнате рядом с этой я спал.
В гостиной были белые стены, белый под, коричневый ковер, голубые шторы, опускающийся светильник, книжные полки, софа, низкий столик и напольные подушки. Мой гость оценивающе стрелял глазами, оглядывая комнату.
— Ну? — нейтрально начал я.
— Ну... в смысле... хорошая картина.
Он подошел посмотреть поближе на единственную висевшую на стене вещь — бледно-желтый солнечный свет падает на снег сквозь нагие ветви серебристых берез.
— Это... гм... картина?
— Это фотография, — сказал я.
— О! Правда? Похожа на картину. — Он отвернулся и сказал: — Где бы вы стали жить, будь у вас сто тысяч фунтов?
— Я уже сказал ей, что мне не нужны эти деньги. — Я посмотрел на него, неуклюжего, беспомощно стоявшего передо мной. На сей раз он был одет не в свой рабочий черный костюм, а в твидовый пиджак с декоративными кожаными заплатками на локтях. Но под этим тупым видом сообразительности все равно было до конца не скрыть, и я рассеянно подумал, не выбрал ли он эту маску из-за того, что собственная проницательность его смущает.
— Садитесь, — я показал на софу, и он сел, подобрав свои длинные ноги, словно я ему одолжение сделал. Я уселся на подушку, набитую маленькими мягкими шариками, и сказал: — Почему вы ничего не сказали мне о деньгах, когда встречались со мной в Сандауне?
Его чуть не скорчило.
— Я... просто... в смысле, подумал, что лучше сначала взять вас на кровные узы, знаете ли...
— А если бы не удалось, вы попробовали бы на жадность?
— Вроде того.
— И тогда вы просекли бы, с кем имеете дело?