— Что ты имеешь в виду? — спросила Габриэлла.
— А ты спроси Генри. Он тебе объяснит, зачем он рискует свернуть себе шею, садясь на скаковую лошадь. Спроси, зачем он это делает.
— Зачем? — полушутливо-полусерьезно обратилась ко мне Габриэлла, и в глазах ее замерцали звездочки.
— Мне так нравится, — отозвался я. — Не так скучно жить.
Патрик покачал головой:
— Будь осторожен, дружище. В наши дни опасно открыто в этом признаваться. А то, чего доброго, тебе припишут мазохистский комплекс вины.
— Ты так думаешь? — улыбнулся я.
— Да, и ничего смешного тут нет. Напротив, все гораздо серьезнее, чем кажется. Насмешники так преуспели, что в наши дни лучше уж говорить, что ты трус. Ты вовсе можешь им и не быть на самом деле, но лучше им прикидываться, чтобы доказать свою нормальность. Какая еще нация в мире станет открыто утверждать в прессе, по телевидению и на приемах, официальных и неофициальных, что трусость — это норма, а мужество — отклонение? Всегда, во все времена, молодые люди должны были доказывать свою храбрость, у нас же их учат выжидать, добиваться безопасного существования. Но храбрость все равно гнездится в человеческой натуре, и ее просто так не подавить — как и сексуальные импульсы. Поэтому если объявить храбрость чем-то незаконным, закрыть ей нормальные каналы, она вырвется где-то в другом месте в искаженном виде, и, по-моему, именно этим мы обязаны росту преступности. Если общество объявляет дурным способность получать удовольствие от риска, стоит ли жаловаться, что в конце концов рискуют действительно дурные люди.
Это он уже не мог выразить по-французски. Он перешел на английский, а когда Габриэлла запротестовала, пересказал ей все по-итальянски.
— Господи, — удивленно сказала она. — Но кто из мужчин признается, что он трус? И кому это будет приятно про себя услышать? Мужчина должен охотиться и защищать семью.
— Назад в пещеры? — осведомился я.
— Инстинкты в нас все те же, — сказал Патрик. — Изначально правильные.
— И еще он должен уметь любить, — сказала Габриэлла.
— Это верно, — с жаром согласился я.
— Если ты рискуешь головой, это мне нравится, — сказала она. — Если ты рискуешь ради меня, мне это нравится еще больше.
— Так говорить не стоит, — улыбнулся Патрик, — ибо этому могут найти какое-нибудь нехорошее объяснение.
Мы рассмеялись. Подали кофе, и разговор перешел на итальянских девушек, а также различия между их желаниями и возможностями. Габриэлла сказала, что разрыв потихоньку сокращается, но что лично ей проще, поскольку она сирота и родители на нее не давят. Затем мы стали обсуждать все «за» и «против» совместного житья с родителями взрослых детей. Мы сошлись на том, что у каждого из нас есть все, что надо: у Габриэллы — свобода, у Патрика — овдовевшая мать, которая во всем ему потакает, а у меня — бесплатный кров и стол.