Примерно полчаса я вовсю наслаждался жизнью: сегодня я не раз с ужасом думал, что теперь до конца дней своих обречен видеть перед собой бордовое лицо своего приятеля Таонкрахта и его блеклые глазищи, выпученные, как у глубоководной рыбы, вытащенной на берег. Жизнь без Таонкрахта казалась мне почти прекрасной, по крайней мере – поначалу. Потом я все испортил: зачем-то в очередной раз попробовал совершить хоть какое-нибудь завалящее чудо – какие только глупости не приходят в похмельную голову!
Разумеется, у меня опять ничего не получилось. Вообще-то, я с самого начала предполагал, что ничего не получится, но убедившись в этом на практике, я утратил жалкие остатки самообладания и принялся старательно обдумывать свое прискорбное положение – лучше бы и не начинал! Ничего путного я так и не придумал, зато с ужасом осознал, что потерял абсолютно все – кроме, разве что, жизни. Впрочем, даже в этом я не был уверен до конца: такое место, как замок Альтаон, вполне могло оказаться обыкновенной посмертной галлюцинацией – я бы не удивился, один двухголовый Гальт-Бэтэнбальд чего стоил… Еще несколько часов я потратил, чтобы окончательно убедиться, что настоящая тоска доставляет ощутимую физическую боль – не самое приятное открытие! Почему-то боль концентрировалась в области желудка и ритмично пульсировала в такт моим отчаянным мыслям. В конце концов я привык и к этой боли, и к своему отчаянию – я вообще очень быстро ко всему привыкаю. Ленивые мысли о том, что мне следует покинуть склеп, уйти куда глаза глядят, и попробовать как-то жить дальше, больше не вызывали у меня никакого энтузиазма. Мне не хотелось жить дальше, вот в чем беда… Впрочем, умирать тоже не слишком хотелось – мысли о смерти доставляли мне мучительное неудобство, такое же противное, как давешнее похмелье. А пребывание в темноте было почти похоже на смерть – именно то, что мне требовалось! Так что я подтянул колени к подбородку и затих. Сначала ушли путаные мысли, потом куда-то подевались мои растрепанные чувства, но что-то от меня все-таки осталось. Оно равнодушно пялилось в темноту и отсчитывало песчинки секунд, неспешно осыпающиеся на земляной пол склепа.
Сие сомнительное удовольствие было прервано появлением нового действующего лица, которое тут же наградило меня увесистым комплиментом – именно то, что мне требовалось!
– Макс – хороший мальчик. – Отчетливо сказала взъерошенная птица.
– Без тебя знаю! – Огрызнулся я. Только потом мне в голову пришло, что надо бы удивиться. Я внимательно посмотрел на это чудо природы. Больше всего на свете птица была похожа на большую ворону, недавно предпринявшую жалкую попытку замаскироваться под попугая.