Горячая влага меж ног внушала ей отвращение, но Корделия была слишком испугана и не смела обеспокоить спящего князя своими движениями. Лежа на спине, она пыталась унять нервную дрожь, успокоить дыхание и проглотить горячий ком, стоящий в горле.
Отвратительные контакты повторялись на протяжении этой бесконечной ночи несколько раз. Сначала она отчаянно сопротивлялась, отталкивала его, извивалась всем телом, пытаясь не дать ему возможности взять ее. Но ее сопротивление только раззадоривало князя. Он закрывал ей ладонью рот, пытаясь приглушить крики, и заламывал руки за голову, лишая возможности двигаться. Потеряв голову от отчаяния, она попыталась укусить его за руку, но он, навалясь всей тяжестью своего тела, буквально пригвоздил несчастную к постели и снова овладел ею.
Она хорошо запомнила преподанный ей урок, и в следующий раз лежала совершенно неподвижно, пока он не насладился ею. И снова он не издал ни единого звука, лишь под конец она расслышала что-то вроде грубого восклицания. Засыпая, Михаэль сопел и храпел, потом, когда просыпался и снова был готов к соитию, наваливался на нее. Корделия не сомкнула глаз ни на мгновение, она лежала с подступающей к горлу дурнотой и растущим внутри ее гневным отвращением как к человеку, который обращался с ней как с рабыней, так и к самой себе, к своей слабости, которая была причиной такого подчинения.
Воспоминания о минутах наслаждения с Лео в Мельке принадлежали словно другому
человеку и относились к какой-то другой жизни. Она уже никогда не узнает, какие восторги могли последовать за теми волшебными мгновениями, не поймет, что значит подарить свое тело любимому человеку.
Когда занялся рассвет, Корделия твердо решила для себя, что должна каким-то образом вырваться из этого замужества.
Даже если она формально останется женой Михаэля, то будет сама решать, с кем и когда ей делить ложе. Она должна сохранить для любви свое собственное «я», подняться над этим ужасным ритуалом супружеского обладания, спасти свое достоинство. Лишь таким образом она не потеряет уважение к самой себе, что куда более значимо, чем любое истязание ее тела.
Михаэль снова заснул, тяжело храпя. Очень осторожно Корделия сползла с кровати, задернув за собой полог, чтобы слабый свет разгорающегося утра не разбудил его. Кровь запятнала простыни, пропитала ее ночную сорочку, запеклась на ногах. Все тело болело и ломило; она, как старуха, еле добрела до умывальника.
— Корделия! Что ты делаешь? Где ты? — Михаэль сел на кровати, подслеповато мигая со сна.
Он отвел в сторону полог, потом раздвинул его и бросил взгляд на простыни. Все та же торжествующая улыбка скользнула по его губам. Князь взглянул на Корделию, стоящую около умывальника с губкой в руках. Михаэль разглядел кровь на ее ночной сорочке, заметил, как она затрепетала под его взором, решив, что он снова хочет наброситься на нее.