— Вот и ты говоришь глупости. Мало того, что Эдмунд слаб и страдает от боли, я еще не знаю и распорядка лагеря. Мы должны дождаться благоприятного момента и полного прилива, когда вероятность быть замеченными будет наименьшей. Иначе нам всем не сносить головы.
— Но ты так рискуешь… — Это было их последнее возражение — они понимали разумность слов Джинни.
— Однако риск не так велик, как попытка бежать сегодня вечером. Мы должны быть терпеливы.
— Похоже, выбора нет, — вздохнул Питер. — Но мне это совсем не нравится.
— Мы не в том положении, чтобы нам что-то нравилось или не нравилось, — колко ответила Джинни и тут же извинилась за свою резкость. Ведь беглецам приходится трудно в полутьме этой крошечной комнаты, без движений, которые могли отвлечь их от мыслей об опасности; они лишены удобств, если не считать таковыми деревянное ведро, которое Питер опорожнял каждый вечер под покровом ночи. — Я должна идти, прежде чем мое отсутствие будет замечено, Эдмунд, потерпи еще чуть-чуть. Знаю, это никогда тебе не удавалось, но все же придется научиться терпению. — Она улыбнулась с уверенностью, которой вовсе не испытывала, молясь о том, чтобы Эдмунд, хорошо знающий ее, ничего не заметил. Он, сын овдовевшей сестры Джона Редферна, вырос в их семье и стал для Джинни родным человеком, ведь у нее не было ни братьев, ни сестер. С ним она могла делиться всеми горестями и радостями своего детства, благодаря их дружбе, которая не всегда возможна даже с родными братьями.
Джинни ушла тем же путем, приоткрыв дверь в стене сначала на щелку, чтобы убедиться, что горизонт чист, и выскользнула в сумерки. Вместо того чтобы вернуться сразу в огород, она не спеша прошла в сад. Если кто-то и успел заметить ее отсутствие, то она всегда сможет сказать, что решила сначала пособирать фруктов. Никто не задумается о том, что ей потребовалось двадцать минут, чтобы пройти четверть мили до сада.
В саду бурлила жизнь — солдаты устраивались на ночлег, разжигали костры, готовились к ужину. Большинство уже сняли доспехи и сидели среди палаток, чистили оружие, шутили, болтали, отдыхая в этот теплый летний вечер в мирной обстановке, где ничто не грозило им жестоким боем на следующий день.
Джинни ходила мимо них, срывая фрукты с нижних ветвей деревьев. Никто не заговаривал с ней, но они пялились на нее, словно она была каким-то необычайным зрелищем в бродячем цирке. Женщины являлись роскошью в обстановке войны. Полковник не разрешал следовать за отрядом маркитанткам, а посещения местных городков были строго ограничены, дозировались, словно ложка лекарства для очищения беснующегося тела. Воины ворчали по поводу жесткого режима и сравнивали свою жизнь с жизнью в других отрядах, где командование было более мягким. Но хотя они и роптали, однако знали, что их полковник также тщательно печется о быте своих солдат, как и об их нравственных устоях. В бою он всегда был впереди, никогда не бросал их в бесполезные стычки, больше думал о стратегии, нежели о славе, самолюбии, и они всегда были сытыми и отдохнувшими, насколько это возможно для армии в походе.