— И будут смотреть, как голодают их дети?
— Боюсь, что так. Ими и их отцом движет непоколебимая ненависть. Если им доведется встретиться с Алексом, будет кровопролитный бой, и они не проявят пощады.
Джинни вздрогнула.
— Им тоже не следует ожидать пощады от генерала парламента, Джоан, если на карту будет поставлено то, за что он воюет.
Ребенок вдруг зашевелился, тело его содрогнулось под одеялами в конвульсиях, и Джинни, смочив кусок ткани в лавандовой воде, положила ее ему на лоб. Лицо ее помрачнело: она знала, что конвульсии могут означать начало конца. Мать ребенка тоже знала это и сжала полыхающую жаром ручку сына, похожую на птичью лапку. В момент полного отчаяния лицо ее стало совершенно непроницаемым. Маленький Джо сейчас был таким горячим, что его кожа жгла руки Джинни, когда она сбросила с него одеяла и начала обтирать метавшееся тельце лавандовой водой. Внезапно он вскрикнул и замер.
Джоан положила маленькую ручку на постель и встала, отвернувшись от Джинни. Она больше не могла бороться и дала волю печали.
— Все закончилось, — мягко сказала Джинни, поправляя одеяла. — Спасибо Господу за его милосердие. Я немедленно приготовлю сироп из ягод шиповника, он очень захочет пить, когда проснется.
— Проснется? — Джоан резко повернулась, на ее осунувшемся, растерянном лице боролись одновременно надежда и неверие. — Проснется?
— Ну да, — улыбнулась Джинни. — Кризис миновал. Он спокойно спит.
Джоан упала на колени рядом с кроватью, а Джинни вышла в галерею, болезненно моргая на свету. Ноги ее внезапно ослабли, и она прислонилась к стене, не замечая направленных на нее тревожных взглядов.
— Госпожа Кортни, — неуверенно спросила Пейшенс — Есть новости?
Джинни потерла глаза и нетерпеливо потрясла головой, словно избавляясь от осевшей на волосы паутины, потом подняла голову. Лицо ее было усталым, но сияющим.
— Прошу прощения. Ребенок будет жить.
Алекс в это время стоял в стороне, глядя через окно на опустошения в семейном парке. Когда Джинни вышла и прислонилась к стене, почти безвольно, его первая мысль была о том, что маленький Джо умер от тифа; глубокая печаль, шедшая от самого сердца, на какое-то мгновение парализовала его, и он замешкался у окна, хотя душа его рванулась к Джинни. Но, услышав ее слова, он шагнул к ней и обнял, не обращая внимания на остальных, которые, впрочем, были слишком переполнены радостью, чтобы обратить на это внимание.
— Ты совсем обессилела, — пожурил он ее с напускной строгостью, скрывая за ней любовь и облегчение. Обхватив ее лицо руками, он рассматривал потускневшую кожу, лиловые круги под глазами, серый налет усталости на лице. — И похудела.