Гзуры держались на равном расстоянии — в пяти шагах друг от друга, по центру пустили того, что с кистенём. Всё с ними ясно. Этот центральный захлестнёт меч цепью, а тут и двое с боков. Неплохой план, вот только гоблины тем и знамениты, что портят всё на свете, в том числе и планы. Обломятся и эти, а остальное — всё сплошь фигня, как генерал установил на богатом личном опыте.
Чтобы уложить крайнего на левом генеральском фланге, пришлось приставным шагом сместиться влево и с маху обрушить тяжёлый клинок. Гзур не успел взметнуть саблю — чёрное лезвие развалило его от плеча до пояса. Правда, тут же метнулся крайний справа, и пришлось, избегая его сабли, сделать с шага сальто вперед. Это было унизительно, особенно для гоблина в чине генерала, ещё более особенно — для оного гоблина в оном чине, весящего фунтов двести семьдесят даже без боевой сбруи. Но — традиции! Очень кстати Панк был патриотом, по крайней мере владел акробатическими выкрутасами и дул пиво далеко не хуже иных прочих. Перед глазами всё крутнулось, мелькнули собственные колени, где-то сзади свистнула безнадёжно опоздавшая сабля. Сапоги носорожьей шкуры гулко обрушились на пол, Панка занесло, он выправился, и на него налетел гзур с кистенём, но ударил не им, а коротким узким мечом, только и пригодным на чистку картошки. Генерал с изумлением обнаружил, что у него самого руки пусты; краем глаза углядел свой меч, торчащий из туши зарубленного гзура. Докувыркался!
Клинок акинака звонко лязгнул о стальной наруч и отлетел, не пробив. Руку пронзило тупой болью. В другое время генерал заплясал бы на месте, обкладывая всех и вся отборными матюгами (а гзуров пусть бы доколачивали ординарцы), но события сегодняшнего дня успели выжать из него всю отпущенную ему природой способность что-то воспринимать. Выкатилась из глубин гоблинского существа идеально отлаженная машина крушения — и заработала сама по себе, безо всякого участия сознания.
Гзур и ахнуть не успел, как левая рука генерала метнулась к его горлу и сдавила его до хруста хрящей. Панк вздёрнул противника на носки и отработанным экономным движением метнул правый кулак в его отупелое лицо: — Раз! Два! Три! На третьем ударе рожа гзура, неблаговидная и до коррекции, бесповоротно превратилась в тыкву, а тело безвольно обвисло, утеряв и акинак, и кистень. Генерал перехватил его за шкирку и за пояс, развернул и головой вперед отправил в окно, искусную мозаику из кусочков цветастого сланца. Такую красоту грех не разбить!
Незадачливый защитник дедовской памяти вышиб головой весь сланец до последнего осколочка и исчез где-то снаружи. Бросок на десятку, похвалил себя генерал и стремительно развернулся. Последний гзур набегал, и генерал еле успел нырнуть под саблю, чтобы врезаться головой в живот атакующему. Гзура снесло до дальней стены — врезавшись так, что содрогнулось здание, он сполз было по стене, но азарта не утратил, подскочил и явно хотел броситься в новую атаку… тут его пыл и угас.