Гарри толкнул дверь и ввел Клер.
– Это временно, пока не найдем лучшее, – уверил он Клер. – Я могу уверить тебя, что кровать комфортабельна. Я ее уже испытал.
Клер едва оглядела комнату. Бросив сумочку на кровать, она подошла к окну. Все время, пока они ехали, они практически молчали. Клер во все глаза смотрела на улицы, магазины, прохожих. Этого зрелища она была лишена девять месяцев.
Гарри не пытался завязать разговор. Он удовлетворился тем, что сидел рядом с ней, смотрел время от времени на нее и вел машину на Ленокс-стрит.
– Я тебя оставлю на секунду, – сказал он. – Ты, наверно, хочешь привести себя в порядок. Когда будешь готова, придешь в мою комнату? Это как раз напротив. Я приготовлю пока кофе.
– Хорошо, – сказала она, не оборачиваясь.
Гарри пришел в свою комнату, наполовину закрыл дверь, снял плащ и повесил его в шкаф, зажег сигарету и посмотрел на улицу. Было половина десятого. Ему казалось, что он провел всю ночь на ногах. Вполне естественно, что она чувствует себя взволнованно, думал он. Нужно быть терпеливым. Но лучше бы она обратилась за поддержкой к нему, чем оставаться такой далекой и жесткой.
Он подождал полчаса, потом у него зародился страх. Он подошел к двери. Ни звука. Он прошел через коридор и увидел ее на том же месте, стоящую неподвижно у окна. Он подошел к ней и, взяв ее за плечи, повернул ее к себе.
– Не надо, милая, – сказал он ей. – Все кончено. Садись. У тебя усталый вид.
Он сел в кресло, а она уселась ему на колени. Положив голову ему на плечо, она вдруг сказала:
– Я была уверена, что ты меня забудешь. Я не поверила своим глазам, когда увидела тебя, выходящим из машины.
Он взял ее за руки.
– Ты меня не забыла? Почему я должен был тебя забыть?
– О чем бы я еще думала, – сказала она, пожимая плечами. – У тебя совсем другое. У тебя много дел, столько знакомых людей.
– И тем не менее, я не забыл, – спокойно сказал Гарри. – Я считал дни. В моей комнате есть календарь, где я отмечал каждый день до твоего выхода.
Она поднялась и посмотрела ему в лицо.
– Ты все такой же, Гарри, совсем не изменился. Милый, не похожий на других. Я так боялась, что ты можешь измениться.
Он не мог не констатировать, что она изменилась. В ее взгляде появилась жесткость и неспокойность. Она казалась не такой молодой и хорошенькой: две жесткие складки с каждой стороны рта придавали ей горькое и циничное выражение.
– Ты можешь это сказать, – произнесла она. – Я знаю, что я изменилась. Ты бы тоже изменился, если бы тебя заперли как дикое животное на девять месяцев в клетку.
– Все устроится, милая, – сказал он, беря ее лицо в руки. – Попытайся забыть.